Дверь капитану открыла не балерина, а какой-то старичок, сухонький с седой бородкой.
— Здравствуйте, а мне бы Марию Решетникову, — извиняющимся голосом проговорил капитан. — Видно, я звонком ошибся?
— Не ошиблись. А только Маша сейчас в булочную ушла, будет скоро. Да вы проходите, проходите. Вас как звать-то?
— Евгений Александрович.
— Очень приятно, а меня Егор Харитонович.
— А вы Марии Ивановне кем приходитесь? — озадаченно спросил капитан. По его сведениям, Решетникова проживала одна и близких родственников не имела. — Дедушкой?
— Можно сказать, и дедушкой, — покладисто кивнул Егор Харитонович. — Соседями мы до войны были, а в войну и у меня, и у Маши все родные померли. Кто от голоду, кто от снаряду. И остались мы с ней одни. Вроде как дедушка с внучкой. У меня никого, кроме Маши, нет, и она сиротинка. Вот так и держимся друг за дружку.
— Вы, значит, с Решетниковыми еще до войны в одной квартире жили? — обрадовался капитан встрече с разговорчивым старичком.
— Ну да. Мы вот в этой комнате жили, а Решетниковы вон те две занимали. Сейчас-то Маша в одной живет. В остальные комнаты новых людей поселили.
— А большая у Маши семья была?
— Да нет. Мать тоже танцевала, Ирина Леонидовна, молодая совсем была, когда на фронте погибла.
— Она, что же, воевала?
— Нет. С концертами на фронт ездила. — Открывая ключом дверь комнаты, объяснял Егор Харитонович. — А отец музыкантом был, в оркестре играл. Но он, как войну объявили, сразу на фронт ушел. Там и погиб в сорок втором. На два месяца жену пережил. Вот мы с Машей одни и остались. У меня сын на фронте погиб, жена от голоду умерла. А меня на фронт не взяли, инвалид я, еще с Первой мировой. Вот, все померли, а я живу. Хорошо хоть Машенька меня старика не бросает. Да вы проходите в комнату.
Решетникова занимала небольшую комнату с высоким окном и кусочком лепнины на потолке, очевидно, когда-то комната была больше, но в период уплотнения ее разделили. Наверное, до войны в этой комнате было очень уютно, но из былой роскоши остались только резной громоздкий буфет и кресло, обитое бледным шелком с розовыми гирляндами.
Егор Харитонович, поймав взгляд капитана, пояснил:
— Это любимое кресло Ирины Леонидовны. Машенька его всю блокаду берегла, не давала жечь. Дров-то не было, сами знаете. Жгли все, что можно. А вы вот на диван садитесь. А вы, что же, с Машей в театре вместе служите?
— Нет. Я из милиции.
— Из милиции? А что же случилось, что к нам из милиции пожаловали? — сразу же недружелюбно нахохлился Егор Харитонович.
— Неужели Мария Ивановна вам не рассказывала? — простодушно поинтересовался Евгений Александрович. — Ведь у них в театре недавно убийство было. Артистку одну убили, сразу после спектакля.
— Ах это, — успокоился Егор Харитонович. — Говорила, конечно. Певица, да?
— Да.
— Слыхал. Страшная история. Молодая еще была, и такая смерть, — повздыхал он. — Не поймали, значит, пока убийцу-то?
— Нет. Ищем.
— Детей жалко, дети небось сиротами остались, — снова завздыхал Егор Харитонович.
— Нет. Детей у нее, к счастью, не было. Муж только.
— Это хорошо, а то б остались сиротками. Но мужу тоже, поди, не сладко. Я вот по своей Лизавете до сих пор тоскую. Шутка ли, сорок годков вместе прожили. Детей вырастили. Дочка-то у нас еще до войны от аппендициту скончалась. Учительницей работала в области. Приступ случился, пока врача вызвали, пока до больницы довезли… опоздали, одним словом. Заражение пошло, умерла. Молодая совсем. А сын в сорок третьем погиб, — покачивая головой, пригорюнился Егор Харитонович, но, вспомнив о капитане, спохватился: — А вот Машенька все одна да одна. Я уж переживать начал, а тут, слава тебе Господи, жених появился.
— Жених?
— Ну да. И не абы что. Солидный человек. Постарше Маши, да это только и лучше. Военный, полковник! — хвастался Егор Харитонович, посверкивая из-под седых бровей яркими, совсем молодыми глазами.
— И что, жениться собрался?
— Ну, а как? Все, как положено. И кольцо ей подарил по старому обычаю.
— Какое кольцо? — словно по наитию, спросил капитан.
— Старинное. Говорит, еще от прабабушки в их семье передается. Дорогое, с ярким таким голубым камнем. Только носить его Маше пока не велел. Ну да, оно и правильно. Кольцо дорогое. Вдруг какой хулиган позарится. Отнимут или того хуже. Сказал, дома хранить в шкатулке.
— И что же? И шкатулку тоже он подарил?
— Ну да. Большая такая, серебряная, с яркими такими картинками на крышке и по бокам. Да я сейчас покажу. — И старик, кряхтя, поднялся с места. — Вот она. — Доставая с нижней полки того самого, резного буфета тяжелую покрытую серебряными стеблями и листьями шкатулку, гордо возвестил Егор Харитонович. — А вот тут и перстень.
Евгений Александрович мало смыслил в ювелирных изделиях, но даже ему было ясно, что кольцо, точнее, перстень, очень старой работы, может, его и при Иване Грозном сделали, кто знает, и что вряд ли у него есть двойник. А сам перстень один в один подходил под описание, данное Зинаидой Барышевой.
— Дедуля… — На пороге комнаты появилась молодая женщина в светлом плаще, стройная, с очень прямой спинкой и гладко зачесанными назад волосами, в такой и на улице сразу же узнаешь балерину. — Здравствуйте. А вы кто?
Ее глаза испуганно скакали со шкатулки на перстень, с лица Егора Харитоновича на лицо гостя. А глаза у Маши Решетниковой были удивительные. Большие, ярко-зеленые и такие по-детски беззащитные, что у капитана появилось чувство неловкости, будто он не улику нашел, а игрушку у ребенка отнял. К тому же у сироты. Он, кажется, даже краснеть начал.
— Машенька, а это товарищ из милиции, по поводу вашего убийства в театре, — поспешил объяснить все Егор Харитонович. — Мы пока тебя ждали, я ему немножко похвастался. — Неловко теребя край жилета, оправдывался смущенный старичок. — Ну, вы тут, пожалуй, беседуйте, а я пойду, чайник поставлю, — и он, шмыгнув мимо застывшей на пороге балерины, прикрыл за собой дверь.
— Проходите, Мария Ивановна, садитесь, — мягко, но твердо произнес капитан.
Деваться было некуда, и балерина, едва слышно постукивая каблучками, прошла к столу. И, отодвинув стул, села лицом к гостю. Лицо ее бледно, а тонкие пальчики едва заметно подрагивали.
— Почему вы пришли ко мне, я не была знакома с Анной Щербатовой! — попробовала она пойти в атаку. Это была очень слабая попытка.
— Зато вы хорошо знакомы с ее мужем. Не так ли? Он даже сделал вам предложение и подарил кольцо. Точнее, старинный перстень, долгие годы принадлежавший его семье.
