Вот только слова профессора Шимкевича не шли у капитана из головы.
«…Женщина утратит бдительность, будет безмятежно спокойна, она не ожидает неприятностей. И в это время муж может сделать что угодно. Выписать ее из квартиры, подать документы на развод, вывезти имущество из дома, или…»
Или…
— Женя, у тебя что-то на службе случилось, ты чего такой мрачный? — присаживаясь рядом с мужем, спросила ласково Вера Сергеевна.
— Люся уже спит?
— Уснула. Сказку про соломинку и лапоть послушала и уснула, — улыбнулась Вера Сергеевна. — Ну, так что у тебя все-таки случилось?
— Да, видишь ли, Верунь, никак не могу в чужой семейной жизни разобраться, а это очень важно.
— Это по делу об убитой артистке Щербатовой?
— По ней. Я, кстати, билеты нам с тобой взял на оперу. Да вот отдать забыл, — сняв со спинки стула пиджак, пробормотал капитан. — Вот, говорят, места хорошие.
— Женя! Очень хорошие! — с восторгом глядя на билеты, проговорила Вера Сергеевна. — Мы с тобой сто лет нигде не были. «Евгений Онегин». И как это ты сообразил?
— Да вот, — стараясь скрыть самодовольство, улыбнулся Евгений Александрович.
— Жень, ты только постарайся в этот вечер с работы вовремя прийти, — тут же забеспокоилась Вера Сергеевна. — А то знаю я тебя. Ждешь, ждешь, а потом приходится одной идти или с Зоей Павловной.
— Приду, если дело раскрою, — снова мрачнея, проговорил Евгений Александрович.
— Расскажи мне, что там у тебя за семейная история, может, вместе разберемся?
— А что, давай попробуем. В общем, так, жили-были муж и жена. Она артистка, он военный, полковник. Он красивый, умный, благородный, из дворян. Она умная, талантливая, красивая. Любили друг друга, он ее подарками и цветами задаривал, она полдня в кружевном халате по дому ходила, на рояле играла и пела. Была у них домработница, которая все по хозяйству делала. А вот детей не было. Хотя муж очень хотел, потому что у него в блокаду жена и сынишка погибли, и вообще потому, что детей любит. А жена детей не хотела. Потому что хотела петь, хотела поклонников, успеха и не хотела хлопот. Зло я говорю, да?
— Да.
— Не знаю, почему так получается, — устало потерев лоб, проговорил Евгений Александрович. — Еще вчера Щербатовы казались мне идеальной парой. Любовь, взаимное уважение, счастливый дом — полная чаша, гостеприимный, радушный. Хозяева молодые, красивые. Только позавидовать остается. А сегодня все наоборот. Жена — эгоистка, у мужа, кажется, появилась другая женщина. Но при этом он жене накануне премьеры дарит очень дорогую старинную шкатулку и перстень. Вот и объясни мне, что у них происходит. Ах да. Как мне сегодня объяснил один умный человек, чтобы при разводе своей выгоды не упустить, лучше, если второй супруг до последней минуты о разводе знать не будет. Тогда его можно без спешки из квартиры выписать и вещички ценные припрятать, и вообще.
— Что это за мерзавец тебе такие гадости наговорил? — брезгливо сморщив нос, спросила Вера Сергеевна.
— Не мерзавец, а профессор консерватории.
— Никакой он не профессор, а самый настоящий мерзавец и подлец, — категорически возразила Вера Сергеевна.
— Да. А вот жена у него женщина очень порядочная, к тому же моложе его. Почему она с ним живет?
— Может, любит и не замечает, какой он на самом деле?
— Может. Но сегодня, кажется, заметила, — с усмешкой проговорил капитан. — Знаешь, мы у них за столом сидели, чай пили, вот он и принялся меня просвещать, а она так на него посмотрела. Будто впервые увидела.
— Вот и хорошо. Бросит его, и правильно сделает.
— Может быть, и бросит, — устало проговорил капитан. — А вот что со Щербатовыми, а?
— Не знаю. Похоже, артистка эта была очень неприятной особой. Детей иметь не хотела. После войны бабы от кого хочешь родить готовы, те, у кого муж с фронта вернулся, нарадоваться не могут, хоть калека, хоть какой, а она за здоровым мужиком замужем, да еще и полковник. И квартира своя, и домработница! Это ж надо, какая фифа! Она что, тоже из буржуйской семьи?
— Нет. Из самой что ни на есть пролетарской.
— Значит, просто гадина. Надо было ее еще при жизни на комсомольское собрание вызвать. Она хоть комсомолка?
— Не знаю. Наверное, уже нет. По возрасту вышла.
— Ну, значит, на профсоюзном собрании отчихвостить или на собрании коллектива, — возмущалась Вера. — Слушай, а может, она больная была? Сколько они лет с мужем жили?
— Семь.
— И что же это молодая здоровая женщина за семь лет ни разу не забеременела?
— Действительно, — задумался капитан.
— А если забеременела и аборт сделала? А муж узнал? Или она после этого аборта рожать больше не смогла? — соображала Вера Сергеевна.
— Слушай, а ведь это мотив! — оживился Евгений Александрович, но тут же скис. — Только это мотив для развода, а у меня убийство. Да и алиби у мужа.
— Слушай, а артистка мужу развод не давала? Могли у него быть неприятности от этого по службе? — остановилась раскладывавшая на столе шитье Вера Сергеевна.
— Могли, — обрадовался Евгений Александрович, но снова помрачнел. — А зачем он тогда жене шкатулку дорогую подарил?
— Если это не он жену убил, тогда все объяснимо. Он мог чувствовать свою вину, хотел сделать ей на прощание дорогой подарок.
— Да, я тоже так подумал, да и подруга ее так же считает, что он до премьеры жену расстраивать не хотел, и вообще, по общему мнению, Щербатов человек порядочный. Это меня профессор с панталыку сбил рассуждениями своими про развод и прочие выгоды, — с ноткой презрения проговорил Евгений Александрович.
— А с той женщиной, ну, которая у полковника появилась, я бы на твоем месте встретилась, — садясь за машинку, посоветовала Вера Сергеевна.
С балериной Решетниковой капитан решил в театре не встречаться, чтобы не компрометировать женщину и сплетни лишние не вызывать. Незачем. Может, она вообще ни при чем в этой истории, а слухи всякие поползут, испортит человеку жизнь. Лучше уж он с ней частным образом встретится.
Жила Мария Решетникова в Усачевом переулке, Макаренко по-новому, в старом пятиэтажном доме, с облупившейся бурой штукатуркой и полукруглой аркой ворот посреди дома. С улицы в дом вел всего один подъезд.
Звонков на двери квартиры было множество, и капитану пришлось попотеть, пока отыскался нужный. Да, Мария Решетникова жила куда проще и скромнее, чем ее соперница, если, конечно, они были соперницами.
