Я невольно смеюсь. Однако смех быстро сменяется стоном от боли в животе.
Айрик протягивает мне один из вертелов.
– Готово!
Я умудряюсь достать угощение, почти не потревожив рану, и с жадностью подношу его ко рту. Жир еще пузырится, и я обжигаю губы, но все равно откусываю. Потом возвращаю вертел.
Айрик доедает свою порцию, глядя на языки пламени.
– Тебя подставили. Я же сглупил. Вот в чем разница между нашими ситуациями. Знаешь, всю свою жизнь я хотел быть кузнецом. Я учился ремеслу у своего отца – самого умелого мастера по металлу во всем Рестине.
– Так почему ты передумал?
– Из-за Сорена. – Я так и знала, что к этому идет! – Ароэ для меня – целая вселенная. Я не мог вынести даже мысли о том, что мы не сможем быть вместе. Как-то раз мы сидели на нашем любимом месте: на дереве, где познакомились и куда частенько сбегали от чужих глаз, – парень делает паузу. – Кстати, именно благодаря Ароэ мне пришла в голову идея с капканом. Охотники вынуждены выбираться в чащу за добычей с риском для жизни. Там они находят подходящее укрытие и ждут, часами сохраняя неподвижность и едва осмеливаясь дышать, в надежде подкараулить вальдезавра. Когда он появляется, то его нужно прикончить одним броском метательного топорика, иначе тварь моментально исчезнет в лесу. Узнав об этом, я подумал: должен же быть более эффективный способ поймать этих проворных животных.
Видно, что Айрик глубоко погрузился в воспоминания. Я молчу, не желая спугнуть парня и прослушать окончание истории.
Тот выныривает из пучины прошлого и продолжает:
– Воины всегда вызывали уважение у Ароэ. Когда мы сидели на дереве, их отряд прошел прямо под нами. До сих пор не могу забыть выражение лица Ароэ: восхищение накачанными мышцами, которые появились от ежедневных занятий с оружием.
– Но ты же не можешь винить кого-то за наслаждение прекрасным внешним видом! – комментирую я. – Кроме того, кузнецы тоже обычно находятся в отличной физической форме благодаря постоянной работе с тяжестями.
– Я не сомневался в любви Ароэ ко мне и прекрасно понимал все приведенные тобой доводы, но я не мог выкинуть тот взгляд из головы. Неделями я пребывал в отвратительном настроении. Сорен в конце концов это заметил и начал расспрашивать. – Внезапно я начинаю понимать, как закончится эта история, и прихожу в ужас от масштаба катастрофы. – Я рассказал ему обо всем, и друг совершенно не удивился, наоборот, начал хвастаться, что все девчонки непременно желают выйти замуж за воина. С какой стати Ароэ быть исключением?
– Не может быть!
Айрик выразительно на меня смотрит.
– Не сомневайся, так и было. Оглядываясь назад, я понимаю, что Сорен всего лишь хотел проводить со мной больше времени. Ведь раньше мы были братьями, а потом я стал проводить дни в кузнице, а в свободное время встречался с Ароэ. Мы могли бы чаще видеться с Сореном, если бы я стал воином. Поэтому он использовал мою неуверенность в себе, чтобы убедить сменить род занятий. Настаивал, что у меня талант к обращению с оружием! Я понимал, что он кривит душой: мое владение топором можно было назвать не более чем сносным, но особыми навыками я не обладал. Однако мне было наплевать. Я решил, что Сорен поможет мне пройти обряд посвящения в воины, и тогда Ароэ всегда будет со мной.
– Однако ты провалил инициацию, – подсказываю я.
– Зираптор покусал меня на первой же минуте.
– А потом Сорен намеренно завалил испытания из-за чувства вины, – я вспоминаю его рассказ.
– Он знал, что я не выживу в Лихоземье в одиночку, поэтому бросился прямиком в самую гущу тварей и не сопротивлялся их нападению.
– Хочешь сказать, он все же умеет обращаться с топором? – уточняю я.
– В нашей деревне он был лучшим.
– Неужели?
– Девушки просто проходу ему не давали.
– И что, он встречался с кем-то из них?
– Нет, ему нравилось всеобщее внимание. Не хотел ограничиваться лишь одной.
– Понятно… – протягиваю я.
– Лихолесье совершенно его изменило. Сомневаюсь, что в деревне его узнают, даже если мы когда-нибудь вернемся домой. Он почти полностью избавился от своего высокомерия и склонности к самолюбованию. Правда, его по-прежнему притягивает женский пол.
Тут дверь распахивается с резким ударом, и мы с Айриком подпрыгиваем от неожиданности. Мы так увлеклись беседой, что прослушали, как Сорен карабкался на дерево.
По-моему, мы полностью себя выдали своим молчанием и пристальным взглядом на новоприбывшего, потому что он спрашивает:
– Вы что, про меня разговаривали?
– Нет, – отвечает Айрик, а я в то же время произношу «Да».
Долговязый не верит в богиню, поэтому свободно врет. Очевидно, Сорен тоже приходит к этому умозаключению и верит мне.
– Надеюсь, только хорошее?
– Да, – заверяет его Айрик, но я опять рушу планы, одновременно с ним сказав «Нет».
– Ты ее обижал? – требовательно уточняет Сорен у друга.
– Да она сама кого хочешь обидит! – отмахивается тот. – Без конца донимала вопросами про инициацию и пыталась вытянуть побольше информации.
– Обычные люди так и поступают, – наставительно говорит Сорен. – Они общаются, заводят беседу.
– Вряд ли нас можно назвать обычными людьми. Им не приходится сражаться за выживание каждый день! – Парень наставляет вертел на друга, словно оружие. Сорен перехватывает шампур, дует на оставшееся мясо и вгрызается в него. Неделю назад меня бы передернуло от мысли, что я вынуждена делить трапезу с двумя парнями. Но сейчас меня лишь охватывает чувство сопричастности, принадлежности к группе, которое я не чувствовала с тех пор, как покинула деревню. Как же я соскучилась по Иррении!
– Лекарство моей сестры, – внезапно встреваю я в диалог. – Где оно?
Сорен виновато опускает взгляд на вертел:
– Нам пришлось использовать его остатки на твою рану. Она была очень глубокой, и кровь постоянно смывала мазь. Поэтому мне приходилось наносить ее более толстым слоем.
– Ну хоть жестянка осталась? – спрашиваю я.
– Конечно. – Сорен протягивает мне вертел и роется в куче вещей, сваленных возле матраса Айрика. Через несколько минут он обнаруживает пустую банку.
Откусив от жаркого, я отдаю вертел Айрику и беру жестянку.
– Может, это и глупо, но… – начинаю я.
– Нет ничего глупого в желании сохранить что-то, напоминающее о сестре, – вклинивается Сорен. Айрик же указывает на постель.
– Ты видела его одеяло? То серое, сплошь покрытое дырками. Оно уже почти не удерживает тепло, но зато сделано руками матери.
Я киваю, радуясь, что они разделяют мои чувства, и прижимаю склянку к груди.
