– Кто еще знал о письме?
– Никто, милорд, только мы.
– Где книга?
– Вот, милорд.
Клясться в молчании не имело смысла, учитель тоже обещал, а теперь вот лежал темной кучей на полу, не подавая признаков жизни. Пико понимал, что эта же судьба ждет и его самого.
По шее, щекоча кожу, катилась теплая капелька крови от прикосновения клинка. Почему-то подумалось, что кровь соленая… А еще, что смерть настигла его в образе обладателя черных глаз, самого желанного мужчины на свете.
Смерть никого не удивляла, она давно стала обычной. Умирали от болезней, чумы, в пылу драки или от клинка убийцы. От нее не спасали ни богатство, ни наемники, ни даже стены монастырей. Смерть принимали спокойно, даже не всегда защищаясь. Когда Пико расшифровал письмо, они с Джованни ужаснулись – предательство?! Потом учитель умудрился выдать их осведомленность, оставалось только бежать, да и то без особой надежды на спасение. Бежать от Медичи? Они повсюду. И все-таки Джованни решился. Теперь вот лежит…
– Ты поедешь со мной, – произнесла тень, и давление клинка ослабло. – И будешь молчать всю оставшуюся жизнь.
– Да, милорд, – прошептал юноша.
Когда Паоло потащил книгу у него из рук, Пико не противился, не имея сил отвести взгляд от черных, как ночь, глаз помощника Медичи. Этот человек завораживал, подчинял себе и ужасал одновременно. В Пико боролись два чувства – бежать как можно дальше или упасть в объятия обладателя черных глаз.
Привязывая его к себе позади на крупе лошади, Паоло напомнил еще раз:
– Я обещал твоему глупцу-учителю, что найду Франческо Пацци и в аду. Если проболтаешься ты, то тебя я найду не только в преисподней, но и в раю.
– Я понял, милорд.
– И не зови меня милордом.
– А как?
– Просто Паоло.
– Да, милорд Паоло.
Тесно прижимаясь к спине своего нового покровителя, Пико со сладким ужасом думал о том, что сон сбывается.
Так и есть, стоило им отъехать от ворот Флоренции подальше, Паоло остановил лошадь, отвязал Пико и приказал слезать с седла. Тот подчинился, все еще трепеща от неведомого желания и от страха, что будет просто убит.
– Ты ведь хотел этого? – тихо поинтересовался Паоло, развязывая пояс на штанах.
– Да, Паоло, – прошептал в ответ Пико, берясь за свои завязки.
Грех сладок, особенно тот, которого давно ждал…
Когда они отъезжали от дома, оставленная среди бумаг свеча уже подожгла и бумаги, и веревку, которая держала большой светильник под потолком. Рухнув, светильник пригвоздил труп Джованни Оливето к полу. Сбежавшиеся с криками «пожар!» соседи смогли лишь отстоять свои дома, потушить жилище Джованни Оливето не удалось. У переписчиков слишком много бумаг и всего, что может гореть.
– Почему же он не позвал на помощь, когда только загорелось? – всплеснула руками соседка.
Ее муж, с трудом поднимая с обгоревшего расплющенного тела большой круг светильника, покачал головой:
– Вот почему. Хорошо хоть умер мгновенно и не в огне.
Сан-Миниато на полдороге к Пизе.
Остановившись там, Лоренцо потребовал себе бумагу и перо и сел писать письмо Синьории.
– Паоло, где ты был? Отвезешь письмо во Флоренцию в Синьорию.
Не отвечая на вопрос, Паоло покачал головой:
– Нет, милорд. Пусть отвезет кто-то другой, я нужней рядом. В Ливорно вас ждут, вы забыли?
Лоренцо подумал, что верный помощник прав, его могут задержать во Флоренции, а без Паоло в Неаполе будет неуютно. Там и без того не слишком хорошо. Прав Паоло и в отношении ожидания, наверняка в Ливорно уже стоит галера короля Ферранте. Или не стоит, и тогда все приложенные усилия бесполезны, ибо, если король Неаполя не пожелает разговаривать с Медичи, останется только воевать до конца.
Все это похоже на самоубийство, но у Великолепного Медичи не было другого выхода. На рассвете обратно во Флоренцию с целой стопкой писем поскакал гонец, а сам Лоренцо с Паоло и небольшой охраной двинулся вперед в Пизу.
– Смотри, не перепутай, – наказывал он гонцу перед отправкой. – Эти два для донны Лукреции, чтобы одно передала донне Клариче, это в Синьорию, это Полициано, а эти…
– Не перепутаю, милорд, я умею читать.
Утром на площади глашатай читал замершим от ужаса флорентийцам письмо Великолепного, присланное им с полпути к Пизе:
«…в опасных обстоятельствах, в которых оказался наш город, время для обсуждений прошло, нужны действия. Я решил, с вашего одобрения, отплыть в Неаполь немедленно, будучи уверен, что поскольку главные усилия наших врагов направлены на то, чтобы погубить меня, то я, отдавшись в их руки, возможно смогу вернуть мир моим согражданам-флорентийцам. Так как мне принадлежат и почести и ответственность в размерах, больших, чем у среднего гражданина города, то я и обязан служить Флоренции больше других, даже если тем самым я и ставлю свою жизнь в опасность. С этим намерением я и отбываю…
Может быть, Господу угодно, чтобы эта война, которая началась с пролитой крови моего брата и меня, тем же и закончилась. Я желал бы, чтобы моей жизнью или моей смертью, моим разорением или моим процветанием я мог бы послужить нашему городу…
Я уезжаю, полный надежды и моля Господа даровать мне милость сделать то, что любой гражданин в любое время должен быть готов для своего государства.
Остаюсь готовым к услугам вашим светлостям, членам Синьории,
Лоренцо Медичи…»
– Чего он читает? – переспросил опоздавший к началу оглашения владелец таверны «Улитка».
– Великолепный уехал в Неаполь, чтобы привезти мир Флоренции. Он решил пожертвовать собой!
Глашатаю пришлось перечитать еще раз, поскольку не все осознали или расслышали. Вот тут Флоренция возопила:
– Нужно немедленно отправить следом членов Синьории, чтобы вернули Великолепного!
– Да, вернуть Великолепного!
– Почему Медичи должен отвечать своей жизнью за то, что сделали мы?
– Великолепный не убивал, это у него убили брата!
Посланник Лодовико Моро Филиппе Сакроморо, которому, как и другим послам, была вручена копия этого письма, слушал шумевшую толпу и качал головой:
– Он либо вернется победителем, либо не вернется совсем. Третьего не дано.
Галеры запаздывали, вернее, Лоренцо, давая время флорентийским послам добраться до Неаполя раньше него самого, выехал загодя. В Пизе пришлось ждать.
Отплыть удалось только 14 декабря.
«Доживу ли до Рождества», – с тоской подумал Лоренцо, поднимаясь на борт.
Солнце еще не успело высоко подняться в небо, а гребцы на неаполитанской галере уже ударили по команде надсмотрщика веслами. Роскошная галера короля Ферранте уносила необычного гостя в неизвестность.
