– А Гильельмо?
– Он успел спрятаться у Медичи на виа Ларга. Родственник заступится. – Немного помолчал, собираясь с силами, потом сокрушенно произнес: – Вы зря меня не слушали. Ошиблись в главном – народ за Медичи. Они не лучше нас, но теперь править будут всегда.
Дольше беседовать им не дали.
Ренато Пацци повесили. Якопо Пацци тоже – рядом с давно болтавшимися трупами Сальвиати и Браччолини, шеи которых уже почти перетерлись веревками. Там же висел почти обнаженный окровавленный Франческо Пацци. Не хватало только Бандини и Монтесекко.
– А где Монтесекко?
Стражник в ответ на вопрос Якопо Пацци недобро усмехнулся:
– Голову отрубили.
– Значит, спасся только Бандини.
Через день все трупы сняли, но Якопо Пацци не выбросили в воду Арно, не посмели. Нашелся кто-то, кто заступился за покойника, его похоронили в фамильном склепе, правда, как оказалось, ненадолго.
Флоренция сошла с ума.
Уже больше нигде не звучало «Палле!», но репрессии продолжались. В городе началась настоящая охота на Пацци и все с их именем связанное. Заодно били и даже убивали просто неугодных. Сосед соседу мстил, заявляя, что тот помогал или хотя бы хвалил Пацци. Этого было достаточно, чтобы толпа в лучшем случае забросала камнями. В худшем страдала вся семья.
К дому на виа Ларга прибежала одна из дальних родственниц Бьянки, умоляя пощадить своего сына-подростка. Неразумный парнишка сказал что-то в защиту своей фамилии, его не убили, но бросили в тюрьму. Вопли несчастной женщины услышала Бьянка, приказала слугам впустить, выслушала и отправилась к брату:
– Останови безумие, Лоренцо! Только ты можешь это сделать.
Когда Великолепный обернулся, Бьянка отшатнулась, настолько страшным, искаженным гримасой ненависти было его и без того не самое красивое лицо.
– Если бы я мог сделать все это собственными руками, то сделал! Понимаешь, я сам разорвал бы каждого Пацци на клочья, выпустил всю кровь и… нет, не стал швырять в Арно, чтобы не портить реку, но бросил гнить на радость падальщикам. Почему же я должен останавливать тех, кто делает это за меня?!
– Но убивают и невиновных! Убивают просто за то, что они Пацци.
– А ты Медичи или уже Пацци?
Бьянка тоже дочь своего отца, она разозлилась не меньше брата, зашипела Лоренцо в лицо:
– Я Медичи, и ты об этом прекрасно знаешь.
– Значит, ты останешься, а он уедет.
– Кто уедет?
– Отца твоих детей отправляют в ссылку. Ему запрещено жить даже в окрестностях Флоренции…
Договорить не успел, Бьянка взъярилась окончательно.
– Когда меня выдавали за Гильельмо замуж, никто не спрашивал моего согласия. А теперь вы обвиняете меня в том, что рожала детей от своего мужа?
Она выбежала из кабинета брата и бросилась, сама не понимая куда бежит, пока не наткнулась на донну Лукрецию.
– Бьянка, что случилось? Куда ты мчишься?
Бьянка на мгновение замерла, потом вцепилась в мать, умоляя:
– Останови его! Он зальет кровью всю Флоренцию!
– Лоренцо не принимает участия ни в каких расправах.
– Он может остановить их, но не хочет.
Донна Лукреция хотела сказать, что сын не желает слушать и ее тоже, но тут Бьянка вспомнила о своем обещании помочь.
– Я обещала…
– Что ты обещала и кому?
– У Джованны сына забрали в Стинке. Ему всего тринадцать, он по глупости сказал, что не все Пацци плохие.
– Пойдем. – Лукреция вдруг решительно потянула дочь к выходу из дома.
– Куда?
– В Стинке.
– Меня не выпустят из дома.
– Со мной выпустят. Или ты боишься?
– Вот еще! – фыркнула женщина.
Джованна ждала их у ворот, хотела подбежать к Бьянке, но увидела донну Лукрецию и не рискнула, плелась за ними на приличном расстоянии. Но когда поняла, что дамы Медичи направляются к Стинке, воспрянула духом, подбежала:
– Спасите моего сына, донна Лукреция. Он ни в чем не виноват, он не виноват, что родился в семействе Пацци. И он больше никогда не скажет ни слова в защиту своего имени. Даже сменит это имя, обязательно сменит!
Лукреции стало не по себе. Погиб ее сын, но за гибель одного Медичи Флоренция заплатила смертями уже сотни Пацци и их сторонников.
Размышлять было некогда.
Остановить мать погибшего Джулиано Медичи не посмели ни слуги у ворот дома, ни стражники Стинке.
– Миледи…
– Много ли здесь?..
Через полчаса у входа в тюремный двор их благодарила не только Джованна, но и еще несколько матерей, чьих детей донна Лукреция вытащила из Стинке. Женщины клялись, что сегодня же сменят детям фамилии и навсегда проклянут сам род Пацци. Избитые подростки тоже проклинали заговорщиков и обещали отомстить.
– Остановитесь! – неожиданно громко даже для себя крикнула донна Лукреция.
Вокруг мгновенно установилась такая тишина, что шум дождя показался грохотом водопада.
– Хватит мести. Хватит убийств. Хватит крови. Моему сыну Джулиано это не понравилось бы.
Сказала и пошла прочь. Бьянка бросилась следом, а освобожденные и их родители долго смотрели на мать и дочь, пока одна не произнесла:
– Она права. И у донны Лукреции дочь замужем за Пацци. Разве можно всем мстить?
Если честно, то мести в воцарившейся во Флоренции кровавой вакханалии было немного. Очень быстро забыли, что защищают Медичи, перестали кричать «Палле!», а громили еще долго. И было уже неважно, Пацци или кого-то, кто посмел сказать что-то против.
Очень долго сдерживаемый гнев бедных на богатых, обида за невозможность накормить семью досыта или жить так же хорошо, как Пацци или Медичи, вылились в погромы. Великолепного любили за щедрость и радость, которую он дарил, за помощь, которую оказывали Медичи нуждающимся.
Но давно не было в живых мудрого Джованни ди Биччи Медичи, прадеда Лоренцо, который когда-то учил своего сына Козимо, что человек предпочтет трудом заработать на хлеб для своей семьи, чем получить подачку, что помогать нужно обязательно, если в том есть необходимость, но куда важней не дать хлеба, а помочь его заработать. Основатель семейства Медичи давал деньги в долг и не требовал возврата, если видел, что человек старается заработать и вернуть. Джованни часто прощал проценты небогатым флорентийцам, но никогда богатым.
А его сын Козимо Медичи при всей своей мудрости этот отцовский совет забыл. Он редко требовал вернуть долг и у тех, кто мог бы это сделать. Козимо не просто щедро раздавал средства и жертвовал, но приучил город и его жителей к мысли, что Медичи кормушка, из которой черпать можно без конца.
