– Твоя сестра тоже Пацци, – напомнила Лукреция.
– Да, мама, я помню, что Бьянку выдали замуж за Гильельмо. Значит, и ему придется сменить имя! Простите, мне некогда. И тебе тоже, мама.
Донна Лукреция положила руку на рукав младшего сына:
– Лоренцо прав, потерпи сегодня, завтра отплатишь Пацци сполна.
– Мама!
– Обо мне не беспокойтесь. С таким защитником, как твой Паоло, никакие бандиты не страшны. Хорошо, мальчики мои. Я вернусь, как только вы сообщите, что все спокойно. И постарайтесь не уничтожить всех Пацци, оставьте хоть кого-то.
Они вышли из дома вместе – донна Лукреция, чтобы в сопровождении Паоло и двух слуг отправиться в Кареджи, и Лоренцо в Санта-Мария дель Фьоре на праздничную мессу кардинала Риарио.
– Лоренцо, почему Джулиано так хмур?
– Я сорвал ему несколько свиданий. Но пусть потерпит. Брат слишком легко вытаскивает шпагу из ножен. И вообще его пора женить! У меня в его возрасте… – Лоренцо мысленно посчитал, усмехнулся, – трое детей было! До свидания, мама. Поцелуй детей и Клариче.
Мать и сын расстались на углу, Лоренцо отправился в сторону собора, а донна Лукреция в сторону Сан-Марко. Но стоило немного отъехать, как она вдруг приказала:
– Паоло, давай к Порта Пинти.
– Зачем, миледи?
– Поедем через эти ворота.
– Но они не на север.
– Зато в сторону Фьезоле. Отвезешь меня туда и вернешься. Не нравится мне все это.
Паоло только кивнул. Ему тревога, словно разлитая в воздухе Флоренции, нравилась еще меньше. Кроме того, он знал о Джулиано то, чего не знали другие Медичи, потому тревожился за младшего брата сильней, чем Лоренцо и донна Лукреция.
Сам Джулиано в это время метался по комнате, но не из-за того, что ему запретили выходить из дома. Он пытался понять, как теперь быть.
Лоренцо полон ненависти к Пацци, превратившим жизнь не только Великолепного, но и всей семьи в постоянное ожидание неприятностей. Грозил уничтожить всех Пацци до единого, а зятя и сестру заставить сменить имена. Что же он тогда скажет о дочери самого ненавистного Пацци – Якопо? Как признаться, что Оретта Пацци ждет ребенка от Медичи?
Джулиано чувствовал себя загнанным в угол.
Он уже не впервые задумывался над тем, как сказать брату об Оретте, но сначала не подворачивался случай, а потом началась эта почти открытая вражда и стало поздно.
Нет, не поздно, решил Джулиано! Все равно говорить придется. Брат поймет, он сам любил запретной любовью, знает, что это такое – когда твоя любимая из тех, кто тебе недоступен. У Лоренцо это не Лукреция Донато, она всего лишь прикрытие, но не влюбленности в Симонетту. Когда однажды Джулиано вдруг понял, что его брат и сестра любят друг друга, он на некоторое время потерял доверие к ним обоим. Невозможная любовь, страшная в своей греховности! Но потом понял, что эта пара ни разу за все время не дала повода обвинить их. Если они и любили, то сумели удержаться на дистанции брат – сестра. За пониманием пришло уважение, он так не смог бы…
Он и не смог. И теперь Оретта скоро родит, и что с этим делать, непонятно.
Когда Сангалло предложил самому жениться на Оретте и назвать ребенка своим, Джулиано едва не побил архитектора:
– Как ты смеешь?!
– Тогда женись ты. Или хотя бы расскажи брату о ней.
А ведь все просто: сказал бы, что есть такая Оретта и скоро будет ребенок… Не называя фамилии сказал, мало ли бастардов во Флоренции? Медичи приняли бы, а Франческо не рискнул бы разыскивать дочь своего дяди в доме Великолепного.
Но и теперь не поздно. При всей ненависти к Пацци Лоренцо ничего не сделает против Оретты и ребенка. Да, брат поймет, все поймет. Конечно, будет в ярости прежде всего за то, что Джулиано скрывал до сих пор.
И мать поймет, она умеет понимать. И тоже обидится за скрытность.
И простят его.
А остальные… Что ему до остальных? Джулиано был готов уехать из Флоренции подальше вместе с женой и сыном (он не сомневался, что это будет сын!), жить в поместье и не претендовать на богатства и власть Медичи. Пусть уж Великолепный все сам.
Джулиано сидел на лоджии, мечтательно глядя в чистое весеннее небо, и думал об Оретте и ребенке. Как это, наверное, волнительно – впервые взять на руки своего малыша? Даже если девочка, все равно волнительно. Однажды он собрался сказать о ребенке Лоренцо, но сначала поинтересовался, каково это – первенец на руках? Что чувствует отец, понимая, что это его плоть от плоти и кровь от крови? Лоренцо подтвердил, что приятней чувства и быть не может, и рассмеялся, мол, тебя женить пора, если о детях задумываешься. А еще посоветовал, чтобы… не наплодил бастардов. И Джулиано ничего не сказал.
Но обязательно скажет! Брат прав, нужно еще день потерпеть и ночь продержаться. Завтра эти чертовы гости уедут из Флоренции и, прежде чем Великолепный начнет громить Пацци, Джулиано расскажет ему об Оретте и будущем сыне. Пусть громит их тоже!
От этой мысли стало почти весело. Огромный камень свалился с души, завтра все изменится, ему больше не нужно будет ничего скрывать от самых родных людей, не нужно отводить взгляд, прятаться. Они обидятся, но простят потому, что любят сына и брата, даже такого, который обманщик.
А через месяц он станет отцом, мать и брат, увидев своего внука и племянника, растают окончательно и примут в семью Оретту, независимо от ее имени.
Оставалось только пережить этот день…
Глава 6
Собор и площадь перед ним начали заполняться людьми. Не каждый день выпадает праздничная месса кардинала, многих интересовал сам Риарио – уж слишком молод. Каково будет?
Меньше всего сама месса интересовала заговорщиков.
– Где этот чертов ублюдок?! – прошипел Сальвиати, обнаружив, что Бернардо Бандини до сих пор не пришел.
– У какой-нибудь шлюхи! – фыркнул Якопо Браччолини.
– Так вытащи его из постели и приведи сюда!
– Я ему страж или воспитатель? – Лицо Браччолини даже перекосило от злости.
Ответом был пристальный взгляд архиепископа, этого оказалось достаточно, чтобы секретарь юного кардинала Риарио отправился выполнять приказ.
Сальвиати недовольно покосился в его сторону. Завидует Бандини? Пусть завидует, после завершения задуманного их нужно столкнуть между собой, чтобы уничтожили друг друга. Бешеного Франческо Пацци уничтожит его дядя, а самого Якопо… там будет видно. Если, конечно, толпа не убьет исполнителей прямо там. Хорошо бы…
Сальвиати всегда говорил, что священники куда надежней мирян в таком деле, как нынешнее, надежней даже кондотьеров.
Кто мог подумать, что железный, невозмутимый Монтесекко вдруг откажется выполнять договоренности? Сначала он начал сомневаться, когда познакомился с Медичи – попал под обаяние Великолепного. Якопо Пацци удалось убедить знаменитого кондотьера, что это обаяние сродни дьявольскому. Поверил, сомнения забыл, согласился убить Лоренцо, правда, требовал, чтобы остальную семью не трогали. Ему обещали, но выполнять обещанное никто не собирался. В этом архиепископ был согласен с папой Сикстом – если оставить хоть одного Медичи, они возродятся, как тысячеголовая гидра.
