– Перестань плакать, что-нибудь придумаем. – И принялся распоряжаться: – Я уеду на несколько недель, а ты останешься здесь. Будешь сидеть дома, даже не подходя к окну. За тобой присмотрят Мария и Джованна. Мои слуги не болтливы. Вернусь, мы придумаем, как тебя отсюда увезти. К тому времени здесь все успокоится. А вы двое, – Сангалло повернулся к молодым людям, – чтоб не смели появляться в доме! Сандро, портрет оставишь у меня, а все рисунки Оретты, что есть у тебя в мастерской, уничтожишь. И забудьте сюда дорогу, пока не позову, ясно?
Требование было разумным, пришлось подчиниться.
До последнего мгновения, пока не пришлось выйти за дверь, Джулиано не отводил взгляда от девушки, Оретта также смотрела на него.
Недописанный портрет Оретты Пацци остался в ее комнате в доме Сангалло, чтобы через два десятка лет, как и многое другое, сгореть в «костре тщеславия» по воле монаха Савонаролы.
Когда друзья вышли из дома, Сангалло со вздохом посоветовал Оретте:
– Постарайся выбросить его из головы, девочка. Это младший брат Великолепного, а Медичи сейчас злейшие враги с твоим отцом.
Оретта опустила голову, стараясь спрятать слезы. Разве она виновата, что родилась от Пацци? Отец о ней и думать забыл, а мать умерла. Воспитывали Оретту как сироту, она была совсем непохожа на отца и очень – на мать. А потом попалась на глаза Франческетто. Узнав о том, чья это дочь, Франческо Пацци заволновался, что если Якопо решит признать дочь перед всеми и оставит ей в наследство то, что должны получить племянники? Или даже организует брак и даст большое приданое? Франческо Пацци принял «соломоново», как ему казалось, решение – выдать девушку за старого садовника-горбуна и пользоваться ее прелестями при посещении поместья. Так поступали многие.
Тогда Оретта и сбежала. Она ничего не знала о наследственных правах Пацци, не думала о том, что ей что-то может перепасть от отцовских щедрот. Не думала не потому, что была слишком наивна или глупа, просто росла среди тех, для кого само слово «наследство» пустой звук, поскольку завещать нечего. Во Флоренции у нее была тетка, которая замужем за Антонио Горини. Опасно, там Пацци под боком, но в большом городе легче затеряться. К тому же семья Горини работала в монастыре. Оретта решила попросить помочь ей укрыться в другом монастыре. Но тетки уже не было в живых, дядя скрепя сердце согласился укрыть беглянку, а потом…
И вот теперь ей нужно сидеть, словно мышке в норке, ведь Франческо Пацци способен перевернуть всю Флоренцию, если только узнает, что Оретта в городе.
Его Святейшество снова в тайне от всех беседовал с герцогом Урбинским. Почему тайно? Просто о предмете их беседы никто знать не должен.
Папа сделал знак Монтефельтро, чтобы тот сидел, пока он сам мерит кабинет шагами. Понтифика мучил геморрой, да и думать на ходу ему казалось удобней.
Герцогу было трудно следить за папой своим единственным глазом. Когда-то в бою он потерял правый глаз и, чтобы увеличить обзор левого, приказал врачу удалить часть переносицы. Бедолага долго отказывался, боясь, что кондотьер попросту не переживет операцию. Монтефельтро пришлось доходчиво объяснить, что если требуемое не будет выполнено, то не переживет сам врач.
Операция прошла успешно, и с тех пор очень странный профиль Монтефельтро не узнать было невозможно. На всех портретах его изображали слева, чтобы ни отсутствующего глаза, ни повязки никто не заметил, а уникальную форму носа запомнили.
Но понтифика интересовала не странная переносица герцога-кондотьера, а его военный и организаторский талант. Папа уже понял, что открыто герцог против Флоренции не выступит, но почему бы не помочь тайно?
– Скажите, если бы вам пришлось захватывать большой город не снаружи, штурмуя стены, а изнутри, на что бы вы обратили особое внимание?
Монтефельтро ждал этого разговора. После той страшной скачки из-за беспокойства за сына он был готов помочь понтифику против Медичи. Кондотьеров никто не обвинял в предательстве, даже если сегодня они выступали против того, кому служили вчера. Заканчивался контракт, заканчивалась и верность прежнему работодателю. Это просто учитывали, платя больше, а иногда не платя вовсе (все равно уйдет).
Флоренция платила хорошо, но договор давно закончен, верность можно не хранить.
Вопрос папы Федериго понял именно так, как подразумевалось, а потому и ответил соответственно.
– Большинство захватов изнутри – это просто бунты, Ваше Святейшество. – Папа кивнул, словно соглашаясь, хотя необходимость выслушивать от кондотьера давно известные истины не казалась ему хорошим времяпрепровождением. Но сейчас стоило потерпеть, опытом Монтефельтро надо воспользоваться. – А у бунта обычно две стадии – сам бунт и последствия. Бунт разрушителен и опасен, к тому же они редко удаются. Хороший заговор, Ваше Святейшество, отличает от бунта наличие третьей стадии, вернее, первой – тщательной подготовки, а еще планирование каждого этапа. Ни один шаг нельзя пустить на самотек.
– И как это сделать?
Монтефельтро объяснял четко, словно давно все продумал, причем именно для Флоренции (может, так и было?):
все считают, что достаточно убить правителя, а дальше народ все сделает сам;
для герцогства этого, может, и хватит, но для республик нет. Одновременно с устранением (он не сказал «убийством») тех, против кого заговор, нужно захватить Синьорию и устранить в ней сторонников правителя;
чтобы не дать развернуться сопротивлению нежелающих свержения, нужны вооруженные люди в разных местах города, способные остановить любую толпу;
важно сразу показать сторонникам свергнутого правителя, что у них нет шансов на сопротивление, а колеблющимся – что поддержка его опасна.
Сначала кондотьер просто говорил об общих принципах, потом четко объяснил, как все сделать в частности:
– На примере Флоренции, Ваше Святейшество. Или вы предпочитаете другой город?
Понтифик при мысли о том, что этим другим может стать Рим, передернул плечами:
– Нет уж, лучше Флоренция.
Ему вообще было жутковато от того, насколько хорошо Монтефельтро продумал каждый шаг, как определил роли участников, их взаимодействие и предусмотрел возможные ошибки. Да, если этим будет руководить такой человек, то успех обеспечен…
Папа снова встал, прошелся по кабинету, в задумчивости щелкая костяшками пальцев, остановился перед герцогом, вперил в него свой тяжелый взгляд:
– Вы не могли бы организовать и командовать таким… мм… мероприятием?
Название города, как и имя правителя, которого нужно устранить, не произносилось, но Монтефельтро все равно сказал «нет!».
Понтифик хотел предложить оплату в виде какого-то города Тосканы и еще много чего, но посмотрел в единственный глаз кондотьера и понял, что это «нет» окончательное. У кондотьера-циклопа были свои принципы, переступать которые он не собирался даже ради понтифика. Папы не вечны, а душа человеческая – да.
