Вообще-то, закона о наследовании только по мужской линии в случае отсутствия завещания во Флоренции пока не было, его нужно срочно принять. Только сделать это так, чтобы Медичи не заподозрили в намеренном ущемлении прав соперников.
Что, если у Борромео было завещание? Узнать об этом можно только у нотариуса. Сер Пьеро да Винчи, конечно, свой человек, но лучше, чтобы ничего не знал и он…
У Медичи свои люди везде, даже в домах тех, кому он полностью доверяет. Скромный писарь-помощник нотариуса Пьеро да Винчи на вопрос ответил, не задумываясь:
– Нет, милорд, завещания не было.
– Ты уверен?
– Уверен, милорд. – И доверительно добавил: – Карло Борромео искал, милорд.
На стол перед разговорчивым писарем лег кошелек с монетами, но стоило ему протянуть руку, как рукав оказался пригвожденным к тому же столу коротким кинжалом.
– Это тебе за труды. И за молчание.
– Я… я понял, милорд. Спасибо, милорд…
Перепуганный писарь не сразу смог вытащить кинжал из дерева, ворча:
– Ну и силища у этого дьявола…
Дьяволом он назвал огромного, как гора, слугу Лоренцо Медичи по имени Марко. Слуга не отличался большим умом или проворством, но прекрасно выполнял не требующие особенной ловкости поручения. Нотариуса Пьеро да Винчи не было в городе, потому Лоренцо спокойно отправил Марко к писарю, а тот спокойно с гигантом разговаривал.
Однако они ошиблись, стоило бедолаге справиться с кинжалом, как совсем рядом раздался голос его хозяина:
– Чем интересовался Великолепный?
Писарь буквально подскочил на месте, в голове мелькнуло сожаление о монетах, которые придется отдать столь не вовремя вернувшемуся нотариусу.
– Завещанием Борромео, сер.
Писарь обреченно протянул кошель хозяину. Да Винчи словно не заметил, задумчиво покусывая губу:
– Борромео… Что ты ответил?
– Что завещания не было, сер. Это ведь так?
Нотариус ответом не удостоил. Глядя ему в спину, писарь поспешил спрятать кошель с монетами в карман.
– Ну вот… придется рукав зашивать… И чего это Великолепного завещание Борромео заинтересовало?
И тут же замолчал, закрыв рот обеими руками и в ужасе вытаращив глаза. Что он наделал?! Это огромное чудовище не будет слушать оправданий, что нотариус вернулся раньше времени и оказался свидетелем разговора…
Писарь метнулся вслед за хозяином:
– Сер, вы ведь не выдадите меня?
– Что? – изумился Пьеро да Винчи.
– Я не должен был говорить ни о чем…
– Так молчи, – посоветовал нотариус.
– Я буду нем как рыба, сер. Нем, как младенец, едва появившийся из чрева матери…
– Дурак! Младенец орет.
– А я буду молчать.
Господи, ну как еще убедить всех этих имеющих власть и деньги людей, что он никого никому не выдаст? Хоть ползай теперь перед каждым на коленях и умоляй.
Нотариус только отмахнулся от излишне суетливого и разговорчивого помощника. Надо заменить его другим. Пьеро да Винчи куда больше занимал вопрос завещания. Чего хочет Великолепный – чтобы завещание было или чтобы его не было? Если нужно, то можно и написать, но навязываться Медичи самому не стоит. Оставалось придумать, как намекнуть на возможность услуги.
К Великолепному Пьеро да Винчи привязала не служба нотариуса, не ведение дел, а собственный беспутный, по мнению отца, сын Леонардо. Сколько раз Пьеро брало настоящее отчаяние, ведь Господь наградил его сына не просто талантом, а гениальностью, и нотариус не понимал: Божий дар это или проклятие. Чем старше Леонардо становился, тем больше Пьеро да Винчи склонялся к мысли, что второе.
Верроккьо, в мастерской которого Леонардо обучался, твердил, что с таким талантом незаконный сын нотариуса станет самым великим художником не только Флоренции, но и всего мира. Как же, станет… Чтобы вообще стать художником, нужно не просто помогать мастеру, рисуя детали картин, а создавать что-то самому. А покажите хоть одну законченную работу Леонардо? Нет таких! Начинает и бросает. И что толку, если этими незавершенными творениями восхищаются?!
Когда Верроккьо попросту выставил Леонардо из своей мастерской, заявив, что ему больше нечему учиться, тот прилип к Боттичелли. Сандро художник успешный, к тому же он сам у Медичи, словно мокрый дубовый лист у чьей-то задницы. Пьеро да Винчи не был против такой дружбы, которая вводила его сына в круг Великолепного. Но если уж по-дружился с Боттичелли и проник во дворец на виа Ларга на правах своего, так держись! Вцепись зубами, чтобы Медичи порекомендовал тебя своим друзьям, чтобы были заказы, средства на жизнь и краски.
Но Леонардо и тут умудрился показать себя. Пьеро да Винчи тоже был вхож во дворец на виа Ларга, а потому знал, что его сын умудряется спорить с Боттичелли, критиковать замечательные картины Сандро.
Нотариусу плевать на художественные воззрения сына, хотя он ворчал из-за несметного количества переведенной бумаги и угля для рисования. Это так, Леонардо рисовал все то время, когда не спал или не ел, кажется, даже справляя нужду, он умудрялся одной рукой заносить форму струи на лист бумаги. Изучал реальность, видите ли! И модели у него не красивые девушки, которых и рисовать приятно, и разглядывать потом на фресках и досках тоже. Нет, Леонардо и здесь не как все – он рисует птиц, лошадей, изуродованные временем старческие лица, разных страшил, в которых превращаются красивые люди с возрастом. Его больше интересуют ярость, гнев, безумство. Ну не дурак ли?
Но этот дурак был сыном, кровью от крови и плотью от плоти, а потому дорог, несмотря на разногласия. И сер Пьеро да Винчи очень хотел, чтобы его беспутный отпрыск попал под крыло Хозяина Флоренции. Медичи всегда содержали и защищали талантливых людей, почему бы не пригреть и Леонардо да Винчи?
Ради своего гениального бастарда нотариус был готов рискнуть репутацией и сделать то, что нужно Лоренцо Медичи – написать завещание от имени умершего Борромео в пользу кого угодно, хоть самого Великолепного.
И все же, поразмыслив, он решил пока выждать. Может подвернуться случай поговорить об этом с Лоренцо Медичи.
А увольнять болтливого писаря ему не пришлось, утром следующего дня того нашли на земле со свернутой шеей. Выглядело так, будто дурак зачем-то полез на крышу и упал. Конюх даже заявил, что слышал на крыше шум этой ночью, а потом вскрик, но выйти посмотреть, в чем дело, поленился. Кухарка не замедлила внести свою лепту:
– Как же, поленился! Тискал в углу свою Марию небось.
Теперь возмутилась Мария:
– Да нужен он мне! Это тебя он тискает, а не меня.
Пока женщины, уперев руки в бока, выясняли, кто кому он нужен и кого тискал ночью, слуга Джованни, разглядывая бедолагу-писаря, усомнился, что, упав с такой небольшой высоты, можно свернуть шею, но потом что-то заметил в руке погибшего и поторопился унести труп со двора с глаз долой.
