Долго не удавалось познакомиться лишь с сыном и дочерью Юй Жу. Очевидно было лишь их положение в доме Чэнь, и часто приходилось слышать, как судачат о них. Фэй Пу постоянно не было дома: он взыскивал деньги с должников, занимался недвижимостью, а И Хуэй училась в женском колледже в Бэйпине. Однажды Сун Лянь имела неосторожность поинтересоваться о Фэй Пу у своей служанки.
— Старший барчук у нас очень способный, — заявила Янь Эр.
— А в чём эти его способности проявляются?
— Как бы не проявлялись, сейчас от него зависит благополучие всей семьи.
— Ну, а старшая барышня? — не отставала Сун Лянь.
— Старшая барышня у нас красавица и грамотная. И отдадут её за богатого.
Про себя Сун Лянь усмехнулась: её страшно раздражал этот тон Янь Эр, которая давала всем свои оценки, и она выместила раздражение на вертевшейся под ногами персидской кошке, пнув её с размаху ногой:
— Носит тебя здесь, дрянь этакая!
Янь Эр вообще раздражала её всё больше и больше. Ну а просто выводило из себя то, что, улучив свободную минутку, Янь Эр тут же бежала к Мэй Шань. А когда принимала от Сун Лянь в стирку нижнее бельё, на её лице каждый раз появлялось недовольное выражение. И однажды она заработала себе взбучку.
— Ты перед кем стоишь с такой кислой рожей! — выговаривала Сун Лянь. — Не нравится у меня — ступай обратно в людскую или к этой, за стенкой.
— Что вы, что вы, — оправдывалась Янь Эр. — Да разве я посмею, сроду себе такого не позволяла.
Случалось, что Сун Лянь даже запускала в неё гребнем, и та сразу делалась тише воды ниже травы. Сун Лянь хотя и не сомневалась, что Янь Эр рассказывает о ней немало гадостей на стороне, но обращаться с ней излишне жестоко не могла, потому что однажды видела, как Чэнь Цзоцянь, входя в комнату, между делом полапал Янь Эр за грудь. Это произошло за какие-то секунды и выглядело вполне естественно, но Сун Лянь пришлось даже приложить некоторые усилия, чтобы сдержаться, иначе такие вольности не прошли бы Янь Эр даром. «Даже последняя служанка знает: стоит полапать её, и она уже может задирать нос, — думала Сун Лянь. — Все бабы такие».
* * *
За день до праздника Чунъян
[3] вернулся Фэй Пу.
Сун Лянь любовалась хризантемами в среднем дворике и видела, как Юй Жу и толпа домашних обступили нескольких мужчин, в том числе одного очень молодого, в белом костюме европейского покроя, который издалека казался рослым и широкоплечим. Она сразу догадалась, что это и есть Фэй Пу.
Один за другим, словно тени бумажных лошадок в большом праздничном фонаре, слуги занесли во внутренние покои целую груду узлов и чемоданов. Постепенно все зашли в дом, а Сун Лянь, которая зайти постеснялась, сорвала несколько хризантем и неторопливо пошла во внутренний садик. По дороге она встретила Чжо Юнь и Мэй Шань, которые вели за руку детей.
— Старший барчук приехал, — остановила её Чжо Юнь. — Пойдёшь к нему поздороваться?
— Я к нему? Это ему следует прийти ко мне, — заявила Сун Лянь.
— И то правда, — согласилась Чжо Юнь. — Сперва он должен зайти к тебе.
А стоявшая рядом Мэй Шань при этом нетерпеливо потрепала по макушке Фэй Ланя:
— Пойдём, пойдём.
Разглядеть Фэй Пу как следует, Сун Лянь удалось лишь за столом. В тот день Чэнь Цзоцянь велел устроить пиршество по случаю приезда сына, и стол ломился от обилия деликатесов. Окинув их взглядом, Сун Лянь невольно вспомнила день, когда в доме Чэнь появилась она, и обстановку за столом, которая разительно отличалась от этой встречи. Стало немного обидно, но очень скоро её внимание переключилось на самого Фэй Пу. Он сидел рядом с Юй Жу и, когда та что-то сказала ему, привстал с места и с улыбкой кивнул Сун Лянь. Сун Лянь тоже улыбнулась и кивнула в ответ. Прежде всего, её поразил его сверх ожидания молодой и цветущий вид. Кроме того, он показался ей весьма целеустремлённым. Сун Лянь всегда нравилось знакомиться с людьми знающими.
На другой день был праздник Чунъян. Из горшков с хризантемами садовник составил разноцветные иероглифы «счастье», «преуспеяние», «долголетие» и «благополучие». Сун Лянь встала спозаранку и бродила в одиночестве вокруг этих хризантем. Тянуло утренним холодком, а на ней была лишь шерстяная безрукавка: пришлось обхватить плечи руками. Так она и прогуливалась, любуясь цветами. Фэй Пу, который вышел из внутренних покоев и направился к ней, она заметила издалека. Пока она раздумывала, здороваться с ним первой или нет, Фэй Пу уже крикнул:
— Доброе утро; Сун Лянь!
Слегка оторопев от того, что он взял да назвал её по имени, она кивнула:
— По правилам обращения к старшим, ты не должен так называть меня.
Фэй Пу остановился по другую сторону цветочной клумбы и усмехнулся, застёгивая воротник рубашки:
— Ну да, тебя следует называть четвёртой госпожой, но ведь ты наверняка младше меня на несколько лет. Тебе сколько?
На лице Сун Лянь было написано явное нежелание отвечать. Отвернувшись, она стала смотреть на цветы.
— Тебе тоже нравятся хризантемы? — продолжал Фэй Пу. — Я-то думал, в такую рань успею первым «поспорить с ветром и потоком». Не ожидал, что ты окажешься здесь ещё раньше.
— Они мне с детства нравятся, — сказала Сун Лянь. — Не сегодня же я их полюбила.
— А какой сорт больше всего по душе?
— Все. Только вот «клешни краба» не очень.
— Отчего же?
— Распускаются слишком легкомысленно.
— Любопытно, — снова усмехнулся Фэй Пу. — А мне наоборот «клешни краба» нравятся.
Сун Лянь подняла на него глаза:
— Так я и думала.
— Это ещё почему? — удивился Фэй Пу.
Сун Лянь прошла немного вперёд:
— А ты разве не знаешь, что «в цветке не только от цветка, а в человеке — только от человека: цветы — это люди, а люди — цветы»?
Она резко вскинула голову, успев заметить, как его глаза блеснули удивительным, обволакивающим как водоросли, блеском, и поняла, что ей удалось поймать этот блеск.
И тут Фэй Пу, который стоял по другую сторону цветов, положив руки на пояс, неожиданно произнёс:
— Уберу-ка я эти «клешни краба».
Сун Лянь молча смотрела, как он убирает «клешни краба» и ставит на их место горшки с чёрно-фиолетовыми хризантемами.
— Цветы-то все неплохие, — снова заговорила Сун Лянь, — да вот иероглифы из них составлены некрасиво и безвкусно.
Стряхнув грязь с ладоней, Фэй Пу прищурился:
— Ну, тут уж ничего не поделаешь, эти четыре иероглифа составили по приказу барина согласно установлениям предков. Так заведено делать каждый год.
