Как-то речь зашла о женщинах, что нашли когда-то смерть в старом колодце. По словам матушки Сун, последняя — младшая дочь старого барина — утонула сорок лет назад, и матушка Сун полгода была у неё в услужении.
— Что же с ней случилось? — спросила Сун Лянь.
— Да всё любовные дела, что же ещё, — с таинственным видом сощурилась та. — Не могу вот только выносить сор из избы, а то окажусь потом виноватой перед барином.
— Тебя послушать, так я здесь вроде посторонний человек, — проговорила Сун Лянь. — Ладно, не рассказывай, иди спать.
Увидев выражение лица Сун Лянь, матушка Сун хитро усмехнулась:
— Госпоже на самом деле хочется послушать про эту грязную историю?
— Да ты просто говори, а я послушаю. Что тут непонятного?
Матушка Сун тут же начала вполголоса:
— А всё продавец доуфу — соевого творога! С ним она шашни завела.
— Как это с продавцом доуфу? — равнодушно удивилась Сун Лянь.
— Да творог у этого парня был хоть куда, в доме Чэнь на кухне брали: там они и встретились. Дело молодое, кровь играет, полюбезничали друг с другом, да и сговорились.
— Ну, и кто же кого соблазнил?
— А это уж бес его знает, — хихикнула матушка Сун. — В таких делах обычно концов не найдёшь. Мужчина обычно на женщину кивает, а та на него всю вину взваливает.
— Как же стало известно, что они прелюбодействовали? — не унималась Сун Лянь.
— А соглядатай! Старый барин-то соглядатая держал. Младшая госпожа собралась якобы к врачу — голова, мол, болит. Ну, старый барин хотел вызвать на дом, а та ни в какую. Тут он её и заподозрил и соглядатая вослед послал. А всё потому, что кругло врать у неё не получалось. Пришла она в дом продавца доуфу, и уж смеркаться стало, а её всё нет и нет обратно. Соглядатай сперва не осмеливался их беспокоить, потом так ему есть захотелось — сил нет. Он и подошёл к воротам, открыл их ударом ноги и закричал: «Вам-то не до еды, а я ох как проголодался!»
Дойдя до этого места, матушка Сун расхохоталась. Сун Лянь же, глядя, как она покатывается со смеху, даже не улыбнулась. Она сидела так же чинно и лишь бросила:
— Какая гадость!
Закурив, она несколько раз с ожесточением затянулась и неожиданно спросила:
— Та что же она, посетила тайком мужчину и сразу бросилась в колодец?
Матушка Сун напустила на себя вид, будто это страшная тайна, и небрежно проговорила:
— А кто её знает. Во всяком случае, утонула она там.
С того времени у Сун Лянь появились ещё и необъяснимые страхи по ночам. Она даже боялась спать без света. Когда лампа гасла, подступавший со всех сторон мрак полнился ужасами. Казалось, будто старый колодец из-под куста глицинии перемещается к ней под окно и в комнату к ней тянутся, раскачиваясь, эти бледные, мокрые, поблёскивающие капельками воды руки.
Никто не знал, какой страх наводит на Сун Лянь предание о старом колодце, а вот о том, что она ложится спать, не гася света, доложили Юй Жу. И та неоднократно ей выговаривала: «Не гасить на ночь свет? Этак семью и с большим достатком можно разорить вчистую». Сун Лянь пропускала всё это мимо ушей. Ей страшно опротивели все эти бабские пересуды. Она и не думала оправдываться, не собиралась брать над кем-то верх или проявлять интерес к пустякам, которые выеденного яйца не стоят. То, о чём она думала, не имело ни границ, ни определённой цели. Ей и самой было не разобраться, что к чему. Она считала, что если ничего не говорить начистоту, то не стоит и разговаривать. Ну, а домашние, заметившие, какой она стала молчаливой и неразговорчивой, отнесли это за счёт того, что она вышла из фавора.
* * *
На носу был праздник Нового года, и в доме Чэнь все были заняты хлопотами: кололи свинью, резали бычка, готовили всё для встречи Нового года. День за днём за окном не утихала суета. А Сун Лянь, сидевшая одна у себя, вдруг вспомнила про свой день рождения. От дня рождения Чэнь Цзоцяня его отделяло всего пять дней — двенадцатого числа двенадцатого месяца, — он давно прошёл, но вспомнила она о нём лишь сегодня. Сердце поневоле защемило, и, собрав денег, она послала матушку Сун на улицу прикупить закусок с соевым соусом и бутылочку сычуаньской водки.
— Что это с вами сегодня, госпожа? — удивилась та.
— А вот это не твоё дело. Просто хочу попробовать, что значит напиться.
Сун Лянь нашла маленькую чашечку для вина, поставила на столик, села и стала смотреть на неё. Она словно перенеслась на двадцать лет назад и увидела себя крохотной девчушкой на руках у женщины, которая не была ей родной матерью. Последующие двадцать лет помнились смутно. Показалось лишь, что рука отца, плавающая в красной от крови воде, вот-вот поднимется, чтобы погладить её, как бывало, по голове. Сун Лянь закрыла глаза, и в сознании опять воцарилась пустота, в которой пульсировала лишь одна мысль: день рождения. День рождения. Она взяла чашечку и посмотрела на донышко: там был коричневатый потёк. «Двенадцатое число двенадцатого месяца, — пробормотала она. — Как можно начисто забыть о такой легко запоминающейся дате? Ни один человек на земле, кроме меня самой, не знает, что двенадцатое число двенадцатого месяца — день рождения Сун Лянь. И никого, кроме меня, не будет и на торжестве по этому поводу».
Матушка Сун пропадала довольно долго. Потом, наконец, заявилась и положила на столик большой пакет с варёными ломтиками лёгкого и сосисками с соевым соусом.
— Чего это ты накупила? — встретила её Сун Лянь. — Кто будет есть всю эту дрянь?
Матушка Сун смерила её странным взглядом и вдруг выпалила:
— Янь Эр умерла. В больнице.
Внутри Сун Лянь вся содрогнулась, но взяла себя в руки:
— Когда?
— Не знаю, — покачала головой матушка Сун. — Слыхала только, что перед смертью вроде называла ваше имя.
Сун Лянь слегка побледнела.
— С чего бы это ей называть моё имя? Я, что ли, ей смерть наслала?
— Вы не гневайтесь. Что люди говорят, то я и передаю. И жизнь, и смерть — на всё воля неба, где уж, госпожа, винить вас.
— А где сейчас тело?
— Родственникам отдали, хотят похоронить на родине. Все плачут, убиваются, жалость одна.
Сун Лянь открыла бутылочку, оценила аромат и спокойно проговорила:
— Убиваться не стоит. Жила — страдала, умерла — очистилась. Чем жить, лучше уж умереть.
Потом она сидела одна и потягивала водку небольшими глоточками. Смутно, как во сне, послышалась знакомая поступь. Дверные занавески зашуршали, и в комнату стремительно вошёл смуглый мужчина. Сун Лянь долго вглядывалась в его черты, и лишь потом до неё дошло, что это — старший барчук Фэй Пу. Она тут же торопливо закрыла от него всё, что было на столике, скатертью — и водку, и закуски —, но тот успел всё заметить и громко сказал:
