— Что госпоже угодно? — проговорила она.
Сун Лянь швырнула бумажку ей в лицо.
— Что такое?! — вскрикнула Янь Эр. Но тут же разглядела, что это, и её лицо покрылось бледностью. Помявшись, она пробормотала: — Это не моё.
Разгневанная Сун Лянь не могла вымолвить ни слова. От переполнявшего её возмущения взгляд остановился, и в нём появилась какая-то безысходность. Янь Эр вся сжалась на кровати и глаз поднять не смела.
— Просто так нарисовала, — проговорила она. — Это не ты…
— Кто тебя учит всем этим гадостям?! — подступала к ней Сун Лянь.
— Думаешь, сживёшь меня со свету и госпожой станешь, да?
Не смея и пикнуть, Янь Эр скомкала бумажку и хотела выбросить в окно.
— Не смей выбрасывать! — громко взвизгнула Сун Лянь.
— Так это же грязь, — обернувшись, стала оправдываться Янь Эр. — Зачем оставлять-то?
— Как раз потому, что есть зачем.
— Обняв себя за плечи, Сун Лянь заходила по комнате. — У тебя два пути — выбирай. С первым ясно: я показываю эту «грязь» барину и всем остальным и говорю, что не хочу иметь тебя в услужении. Это что, прислуживать называется? Всё делать, чтобы извести меня — вот что это такое. Но есть ещё один путь — не выносить этого на люди.
— Как это — не выносить на люди?
— с опаской спросила Янь Эр. — Всё, что ни скажете, сделаю, только не прогоняйте.
— Не выносить на люди проще, — проговорила Сун Лянь с лёгкой усмешкой. — Ты её просто съешь.
Янь Эр обомлела:
— Да что вы такое говорите, госпожа!
Отвернувшись и глядя в окно, Сун Лянь повторила, чётко выговаривая каждый звук:
— Ты её съешь.
Всё тело Янь Эр как-то обмякло. Опустившись на корточки и закрыв лицо руками, она взвыла:
— Лучше забейте меня до смерти!
— Бить тебя мне без интереса, — отвечала Сун Лянь. — Руки марать не хочется. На меня пенять нечего, это то, что называется «по делам и воздастся»: в книгах так сказано — значит, так оно и есть. — Янь Эр лишь всхлипывала на корточках в углу, а Сун Лянь продолжала: — Вот и тебе сейчас надо очиститься. А не станешь есть — катись отсюда. Забирай вещи и убирайся.
Янь Эр ещё долго плакала. Потом вдруг вытерла слёзы и, всхлипывая, проговорила:
— Я съем. Если надо, съем.
Схватив клочок бумаги, она мгновенно запихнула его в рот, и её тут же с омерзительным шумом стало тошнить. Сун Лян холодно взирала на неё, не испытывая никакой радости. Не понятно почему на душе стало тяжело, и к горлу подступила невыносимая тошнота. «Дрянь». Она ещё раз с отвращением глянула на Янь Эр и вышла.
На другой день Янь Эр слегла. Состояние её было тяжёлое: осмотревший её доктор сказал, что это тиф. Когда Сун Лянь узнала об этом, её будто полоснули чем-то тупым по сердцу, и там поселилась ноющая боль. Неизвестно каким образом о происшествии стало известно всем, слуги только и делали, что обсуждали, как Сун Лянь заставила Янь Эр глотать туалетную бумагу: мол, с виду не скажешь, что из всех она самая вредная, и добавляли, что Янь Эр, по всей видимости, не жилец.
Чэнь Цзоцянь велел доставить Янь Эр в больницу. Управляющему он сказал: «Лишь бы вылечили, все расходы беру на себя». Будут, мол, потом злословить, что нам и дела нет, что у нас слуги мрут. Когда Янь Эр проносили мимо, Сун Лянь скрылась у себя в комнате и, приоткрыв занавеси, видела, как та лежит на носилках чуть живая: много волос выпало и виднелся оголённый череп — просто смотреть страшно. У Сун Лянь было такое чувство, что взгляд потускневших глаз Янь Эр проникает через занавеси глубоко в душу. Она так и стояла, замерев у окна, когда вскоре зашёл Чэнь Цзоцянь.
— Вон сколько вреда ты наделала, — сказал он. — Из-за тебя теперь сплетничают почём зря и поливают грязью имя семьи Чэнь.
— Она первой стала вредить мне, — отвечала Сун Лянь. — Что ни день, всё смерть на меня призывала.
— Но ведь ты — госпожа, а она — рабыня! — разозлился Чэнь. — Что же ты себя на одну доску с ней ставишь!
Сун Лянь помолчала, а потом бессильно проговорила:
— Да у меня и в мыслях не было насылать на неё болезнь, она сама себе порчу навела. Зачем же во всём винить меня?
— Перестань, — нетерпеливо отмахнулся Чэнь. — Из вас никто себя в обиду не даст! Посмотрел вот на вас, и голова разболелась. Так что лучше не добавляйте мне хлопот.
С этими словами Чэнь шагнул за дверь, а из комнаты до него донёсся еле слышный голос Сун Лянь:
— О небо, как мне пережить все эти дни!
Чэнь обернулся и «пожаловал» её в ответ:
— А вот это уже твоё дело — как нравится, так и живи. Лишь бы у тебя слуги туалетную бумагу не ели.
* * *
Прислуживать Сун Лянь стала пожилая женщина, которую звали матушка Сун. По её словам, она была в услужении у Чэней с пятнадцати лет — почти всю жизнь. Она и Фэй Пу нянчила, и учившуюся в колледже старшую барышню. Заметив, что та кичится возрастом и опытом, Сун Лянь решила подшутить:
— А что, барина Чэня тоже ты нянчила?
Матушка Сун не поняла, что стояло за этим, и рассмеялась:
— Нет, конечно, зато собственными глазами видела, как он привёл в дом всех четверых жён. Когда брал старшую госпожу Юй Жу, ему всего девятнадцать минуло. На груди у него тогда большая золотая пластина была, и у старшей госпожи тоже, не меньше полцзиня
[8] весом. А когда привёл вторую госпожу, пластина уже была поменьше. Ну, а как дело дошло до третьей госпожи, Мэй Шань, только и осталось, что несколько колец на руках. А как вас взял в дом, уже ничегошеньки не было, не на что и глаз положить: видать, всё хуже идут деда у этих Чэней.
— Ну, а если в этом доме дела всё хуже, что же ты тогда здесь делаешь?
— Привыкла, — вздохнула матушка Сун. — А вернуться в родной дом да бездельничать — к этому, наоборот, уже не привыкнуть.
Тогда, прикрыв рот рукой, чтобы скрыть улыбку, Сун Лянь спросила:
— Матушка Сун, а если откровенно, человеку в этом мире взаправду уготовано быть лишь рабом?
— Ну, а разве не так? Человек с рождения или господин, или холоп — тут уж хочешь верь, хочешь не верь. Я вот прислуживаю вам каждый день, и пусть даже небо упадёт, земля провалится, и останемся в живых лишь мы двое, я и тогда вам буду прислуживать, а не вы мне.
Матушка Сун была глуповата и ворчлива. Сун Лянь относилась к ней не без брезгливости, но бесконечными вечерами, когда она сидела, скучая, возле лампы, время тянулось так медленно, что так и хотелось поговорить с кем-нибудь. И она звала матушку Сун, чтобы та разделила с ней беседу. Служанка и госпожа говорили о вещах малозначительных, а порой и бессмысленных. Через некоторое время Сун Лянь это надоело. Она слушала брюзжание матушки Сун и могла уноситься мыслью в далёкие и удивительные миры, фактически не слыша слов, а только видя, как подобно личинкам насекомых, шевелятся желтовато-белые губы старой служанки. Конечно, она понимала, что проводить таким образом вечера смешно, но тут же задавалась вопросом: «Если не так, то как иначе?»
