Они ещё немного поговорили у колодца. Ни с того ни с сего речь зашла о таинственной болезни Чэнь Цзоцяня.
— Как ни хороша лампа, — разглагольствовала Мэй Шань, — приходит время, когда керосин кончается. Так что снова эту лампу, боюсь, не заправишь. К тому же в этом садике пышно расцвело женское начало «инь» и захирело мужское «ян», а значит — такова судьба. И теперь, между прочим, Чэнь Цзоцянь, наш барин дорогой, — что твой обладатель нужника, который туда не ходит. А вот кому туго придётся — так это нам: снова одна за другой одинокие ночи в пустой комнате.
Потом снова заговорив о Чжо Юнь, стала ругать её на все корки:
— Подлая тварь! Всё равно так и лебезит перед барином. Ты только посмотри, как старается угодить: через «не могу» задницу ему лижет, да ещё приговаривает: «Ах, какая сладкая, ах, какая ароматная!» Думает, что удастся столкнуть нас лбами! Вот уж как-нибудь окорочу её, так от души: будет у меня и слёзы лить и отца с матерью поминать!
Сун Лянь, хоть и думала о другом, не могла отделаться от кошмарных видений. Всякий раз, оказываясь вблизи старого колодца, она слышала, как где-то глубоко внизу бурлит вода, различала доносящиеся оттуда голоса призраков и даже слова, а также ощущала, как поднимающиеся из колодца гнилостные испарения обволакивают душу и тело.
— Мне страшно! — закричала она, повернулась и бегом бросилась прочь, слыша за спиной голос Мэй Шань:
— Эй, куда ты? Если на меня доносить, так я не боюсь! И ничего я тебе не говорила!
* * *
В то день И Юнь вернулась из школы домой одна. Чжо Юнь сразу почуяла неладное.
— А И Жун где? — спросила она.
И Юнь бросила на пол сумку с книгами и пробормотала:
— Её побили, в больнице она.
Расспрашивать подробно Чжо Юнь было уже некогда: прихватив с собой двоих слуг, она помчалась в больницу. Вернулись они домой только к ужину. Голова И Жун была забинтована, Чжо Юнь принесла её на руках и посадила за стол. Все отложили палочки для еды и пошли поглазеть на рану у неё на голове. Чэнь Цзоцянь, у которого именно И Жун была любимицей, даже посадил её к себе на колени:
— Скажи, кто тебя побил? Я с него завтра шкуру спущу.
Чуть не плача, И Жун назвала имя одного мальчика.
Чэнь был вне себя от ярости:
— Из чьей он семьи? И чтоб осмелился избить мою дочь!
Рядом утирала слёзы Чжо Юнь:
— Что толку у неё спрашивать? Вот разыщу его завтра и вызнаю как следует, кто эта дрянь, скотина последняя, что потерял всякую совесть и так подло поднял руку на ребёнка!
— Шли бы вы ужинать, — слегка сдвинула брови Юй Жу. — Эка невидаль — дети в школе разодрались, да не так уж сильно ей и досталось. Через пару дней глядишь и заживёт.
— Легко вам говорить, старшая госпожа, — не уступала Чжо Юнь. — А ведь ещё немного — и глаз бы повредили. Такой хрупкий ребёнок — разве ей по силам вынести такое? К тому же ребёнка я никоим образом не виню, меня возмущает тот, кто его подучил! Ведь дыма без огня не бывает: как этот мальчик мог выскочить из-за дерева и со всего размаха ударить И Жун палкой?
— Вторая госпожа тоже чересчур уж мнительная, — проговорила Мэй Шань, сосредоточенно разливая по чашкам куриный бульон. — Ну, подрались дети между собой, и чего вокруг этого канитель разводить? К чему такая подозрительность, все и так расстроены случившимся.
— Расстройства ещё впереди, — холодно процедила Чжо Юнь. — И как только язык поворачивается говорить такое? Но я-то уж так или иначе выясню, в чём тут дело.
И кто бы мог подумать, что на следующий день во время обеда Чжо Юнь введёт в трапезную какого-то мальчишку, упитанного и сопливого. Чжо Юнь что-то вполголоса ему сказала. Он пошёл вокруг стола, пристально вглядываясь в лицо каждого, и вдруг указал на Мэй Шань:
— Вот она, это она дала мне один юань.
У Мэй Шань глаза на лоб полезли. Отшвырнув стул, она схватила мальчишку за ворот:
— Ты что это болтаешь? С какой стати мне давать тебе юань?
Тот изо всех сил вырывался и канючил:
— Это ты дала мне один юань, чтобы я вздул И Жун и И Юнь…
Мэй Шань влепила ему звонкую оплеуху:
— Чушь собачья! Да я тебя и знать не знаю, щенок паршивый! Кто тебя привёл сюда, чтобы поклёп на меня возводить?!
Тут подскочила Чжо Юнь и, разведя их, натужно хохотнула:
— Ладно. Будем считать, что он обознался. Мне-то всё ясно, так что ладно. — И с этими словами она вытолкала мальчишку из трапезной.
Лицо Мэй Шань исказилось от злости, она швырнула разливную ложку на стол:
— Бесстыжая!
— Пусть и бесстыжая, зато совесть чиста, — немедленно возразила Чжо Юнь. — Я вот ещё выясню до конца про эту гнусную проделку.
Чэнь Цзоцяню в конце концов надоело это слушать, и он сердито гаркнул:
— Или ешьте, или выметайтесь отсюда! Обе выметайтесь!
Дело Сун Лянь было сторона, она с начала до конца наблюдала за всем этим бесстрастно, не проронив ни слова. На самом деле она сразу догадалась, что это дело рук Мэй Шань, и поняла, что Мэй Шань из тех женщин, которые и любят, и ненавидят так неистово, что просто оторопь берёт. Всё происходящее она считала жестоким, смешным и абсолютно выходящим за рамки здравого смысла. Но удивительное дело: в глубине души она сочувствовала Мэй Шань, а отнюдь не И Жун, которая была ни в чём не виновата, и уж конечно не Чжо Юнь. «Какое же странное существо женщина, — размышляла она. — Может заставить сиять всеми гранями кого угодно, но только не себя».
7
Опять пришли месячные, но Сун Лянь не стала переживать и нервничать, как в прошлый раз. Тогда алое пятно дурной крови стало для неё безжалостным ударом. В душе она прекрасно понимала, что из-за холодности и бессилия Чэнь Цзоцяня возможность забеременеть стала призрачной и недостижимой. А если это действительно так, значит перекатываться ей одиноким листком в садике дома Чэнь?..
* * *
Сун Лянь заметила, что стала более склонной к переживаниям. Горькие слёзы всё чаще орошали платье. Заплаканная, она направилась в уборную, чтобы выбросить мусор. Заметив плавающий в унитазе клочок бумаги, она выругалась: «Ленивая тварь!» Этой Янь Эр, похоже, никогда не научиться пользоваться унитазом: сходив по нужде, всегда забывает спустить воду. Сун Лянь хотела так и сделать, но её удержала какая-то мысль, промелькнувшая из-за непонятного чувства пополам с подозрительностью… Найдя щётку, она, сосредоточенно наморщив нос, стала вылавливать бумажку. На развёрнутом клочке выступали неясные очертания женщины. Рисунок хоть и расплылся от воды, однако можно было разобрать, что это — женщина, намалёванная кровью бурого цвета и неизвестно какого происхождения. «Опять меня намалевали, — поняла Сун Лянь. — Снова Янь Эр на меня проклятья насылает, только теперь по-другому. Ждёт не дождётся, когда я умру, вот и бросила меня в унитаз». Её аж затрясло, когда она без тени брезгливости схватила этот клочок бумаги: внутри всё просто кипело от этих гадостей служанки. Сжимая в руке бумажку, она распахнула дверь в маленькую пристройку Янь Эр. Та дремала, приткнувшись на кровати.
