Во рту снова пересохло, и не как от жажды, а в точности как характеризовал ее первый муж свое состояние после гулянки – «во рту будто кошки нассали».
Что-то часто она стала вспоминать первого мужа, не к добру это.
Дальше выступал судмедэксперт, проводивший освидетельствование Тиходольской. Все понимали, что человеку, особенно женщине, неловко, когда ее физическое состояние выносится на всеобщее обозрение, поэтому постарались провести этот момент по возможности деликатно.
Главное, что на теле Ульяны Алексеевны обнаружились красноречивые следы борьбы – ссадины и кровоподтеки, параорбитальная гематома и перелом одного ребра, а также типичные синяки вокруг запястий, свидетельствующие о том, что ее сильно хватали за руки.
Эксперт, проводивший вскрытие Смышляева, показал, что на его теле обнаружены аналогичные следы, и все эти экхимозы и ссадины носят прижизненный характер, хоть и получены незадолго до смерти.
От этих медицинских подробностей Ирине стало совсем неважно, она выпила еще воды, но вместо облегчения ее только хуже замутило.
К счастью, наступило время перерыва.
Объявив его, Ирина отправилась к себе в кабинет. Ощущение было такое, будто она несет в животе бомбу.
«Ладно, – подумала она, облокачиваясь на стол, потому что сесть была уже не в силах, – сейчас немножко переведу дух, потом заслушаем участкового с репортажем о славных подвигах товарища Смышляева, следом начмед роддома, обвинитель… Обвинитель, сука, мог бы и снять обвинения, есть у него такое право. Но Марков трусоват, слаб в коленках, он добрый, только пока это ничем не угрожает лично ему. А ведь любому идиоту уже ясно, что здесь необходимая самооборона совершенно адекватна ситуации. Снял бы, и все. Я бы домой отпросилась, полежала…»
– Ирина Андреевна, как вы себя чувствуете? – спросил Гарафеев, подходя и осторожно трогая ее за локоть.
– Спасибо, все в порядке.
– Позвольте вам не поверить.
Тут вошел второй заседатель и устремился к кипятильнику, но Игорь Иванович так на него цыкнул, что Стас немедленно исчез в коридоре.
– Простите за бесцеремонность, но в вашем положении надо быть особенно внимательной к своему здоровью.
– Да все в порядке, – повторила Ирина, – живот только чуть-чуть болит, но это ведь нормально при беременности, не правда ли?
– Давайте я вас посмотрю.
– Что вы, это неудобно.
– Неудобно умереть на рабочем месте, – пробурчал Гарафеев и, не слушая ее дальше, быстро сдвинул все стулья, создав подобие кушетки.
Ирина пыталась отмахнуться, но он уложил ее мягко, но решительно.
– Открывайте живот.
Она замялась.
– Хорошо, – улыбнулся он, – я пока через платье посмотрю, может, и так ясно будет.
Ирина приготовилась терпеть, но Игорь Иванович почти невесомо провел ладонью по ее животу, так что ей было совсем не больно, только справа что-то отозвалось изнутри.
– Похоже на аппендицит, – сказал Гарафеев.
Ирина вскинулась, но Игорь Иванович придержал ее за плечо и ласково сказал, что это абсолютно ничего страшного, при беременности аппендицит – совершенно обычное дело, и как раз на таком сроке, как у нее. Конечно, лучше быть здоровой, никто не спорит, но раз уж случилось, то надо не предаваться отчаянию, а спокойно вызвать «Скорую» и ехать в больницу.
– Дело житейское, – заключил Гарафеев и потянулся к телефону.
– Подождите…
– Что такое? Хотите сообщить мужу?
– И это… Но, может, сначала закончим процесс? Надо оправдать несчастную женщину.
– Без сомнения. А мы со Стасом вдвоем не можем это сделать?
Ирина засмеялась и тут же осеклась от боли в животе.
– Нет, к сожалению, хоть у вас и равные права с судьей, но приговор должен быть вынесен судом в полном составе.
– Сколько еще потребуется времени?
Ирина прикинула:
– Часа полтора-два.
Игорь Иванович покачал головой:
– Нет, это много.
– Слушайте, но иначе Ульяне Алексеевне придется ждать, пока я поправлюсь. Это сколько, кстати?
– При самом благоприятном течении недели три.
– Видите? Еще три недели в подвешенном состоянии, а она и так настрадалась.
Гарафеев пожал плечами:
– Но вы и так болеете уже около десяти часов, и, судя по клинике, у вас деструктивная форма. В любую минуту может наступить перфорация.
– Что, простите?
– Лопнет, говорю, ваш отросток, и тогда это совсем другая песня. Обычный аппендицит это маленький разрез без общего наркоза и антибиотиков, вмешательство, которого ваш ребенок даже не заметит, а перфоративный – это уже перитонит во всей своей прелести. Подробности рассказать?
– Спасибо, не надо.
– Ирина Андреевна, профессиональный долг надо исполнять, но не такой ценой. Я поговорю с Ульяной Алексеевной, объясню ей ситуацию… Она же врач и прекрасно понимает, что в первую очередь здоровые должны помогать больным, а потом уже все остальное.
Ирина прислушалась к себе. Действительно, ощущение такое, что стоит ей посильнее кашлянуть, как в животе что-то лопнет, и что тогда? Многочасовая операция с наркозом, потом долгое лежание в реанимации, гора антибиотиков… После такого не останется шансов родить здорового малыша.
Ладно, поедет в больницу прямо сейчас, но как только минует опасность для ребенка, сразу соберет заседание и вынесет Ульяне Алексеевне оправдательный приговор.
Надо только председателя поставить в известность. И Кириллу позвонить.
* * *
Стас попал в родительский дом как раз к позднему обеду.
Папа в последние годы обзавелся барскими привычками и изволил кушать в большой комнате, которую именовал то столовой, то гостиной.
Круглый стол на мясистой дубовой ноге был накрыт белой накрахмаленной скатертью, на которой тонкие тарелки костяного фарфора казались совсем прозрачными. В центре стояло блюдо с жареной курицей, вокруг соусники и прочая сервировочная мелочь, а в пузатом графинчике переливалась на солнце мамина фирменная клюковка.
В этом великолепии родители выглядели настоящими помещиками.
– А, позор семьи, – улыбнулся папа, с глухим стуком откладывая тяжелую серебряную вилку с узорчатой ручкой и необычайно длинными зубцами, – опорочил уже сегодня строй? День прожит не зря, надеюсь?
– А твои успехи как? Овсы цветут?
– Вот когда тебе твои вирши будут столько денег приносить, сколько мне мои колхозники, тогда и будешь над стариком-отцом издеваться. Пообедаешь? Мама сварила изумительную лапшу.
