– Разорвала очень аккуратно, пополам, и не выбросила.
– Как будто напечатали мою книгу! – сказала она. – И я счастлива, потому что ты как бы в меня веришь.
– Конечно, верю.
– А ты не мог бы так и сказать?
– В один прекрасный день ты станешь писательницей.
– Спасибо, Карл. Но на самом деле ты в это не веришь, не так ли?
– В это веришь ты. Это важнее.
– Я знаю. Но человеку нравится, когда его немножко подбадривают. Да, я знаю, что не в ладах с грамматикой и орфографией. И я не могу написать предложение, в котором больше шести слов. Поэтому меня нужно подбодрить.
– Анни, за что бы ты ни взялась, тебе все удается. И неважно, будут тебя подбадривать или нет. Теперь я тебя уже достаточно хорошо знаю.
– На самом деле я никогда не стану писательницей. Но все равно мне нравится писать. И меня подбодрил этот Хемингуэй. Я читала «В наше время» за ланчем и за ужином в «центовке». Ты знаешь, что он пишет короткими предложениями? Наверно, у него та же проблема с длинными предложениями, что и у меня. И он пишет диалогами, как я, потому что это легче. А раз ему это сходит с рук, то и мне сойдет.
– Ты мне напомнила! – Карл подошел к шкафу и вернулся с пачкой линованной бумагой. Эти листы можно было вставить в блокнот. – Я забыл, что это продавалось вместе, – пояснил он. – Ты можешь писать на этих листах, а потом вставлять в блокнот.
– Карл, ты подумал обо всем. А я уже сочинила новую историю – о нашем первом Рождестве вместе. Как же мне ее назвать? Карл, ты так хорошо придумываешь названия. Придумай, как мне ее назвать.
– Может быть, «Наше первое Рождество вместе»?
– Это хорошо, Карл. Очень хорошо! Дай-ка я запишу, пока не забыла! И первую строчку, пока она еще в голове. Это займет меньше минуты. – Она начала писать:
«Оно началось с больших волнений – наше первое Рождество вместе. А потом было похоже на то, что все закончится ссорой. Но потом случилось что-то чудесное: настоящее рождественское чудо, как в рассказе О. Генри».
Стоя у туалетного столика, Анни лихорадочно писала. Она забыла, что собиралась написать всего одну строчку. Карл расхаживал по комнате, куря одну сигарету за другой. Он чувствовал себя заброшенным. Наконец, потеряв терпение, он подошел к Анни и отобрал у нее карандаш.
– Анни, мы так редко можем побыть вместе, и сейчас канун Рождества…
У нее сразу же начался приступ раскаяния.
– Какая же я дура! – воскликнула она и сунула блокнот и пачку бумаги в ящик. – Не знаю, как ты меня терпишь. – Она обняла Карла. – Но я рада, что терпишь.
– Сейчас самое начало девятого, и я подумал, что мы могли бы немного отпраздновать. Как насчет кино? Сейчас идет фильм с Лорелом и Харди
[17].
– Я думаю, нехорошо смотреть на Лорела и Харди в ночь, когда родился Иисус.
– Правильно, – согласился Карл.
– И дело не только в Рождестве. Мне не нравится, как они все время бьют друг друга по голове. От этого мне становится дурно.
– А как насчет старомодной прогулки?
– Это будет замечательно. Мы сможем смотреть на все рождественские елки в окнах людей.
Была чудесная ночь.
– Земля покрыта снегом, – сказал Карл. – Светят звезды. Таким и должно быть Рождество: холодным и ясным.
– Мне бы больше понравилось, если бы было немного теплее, – заметила Анни. – И чтобы был туман. Тогда звезды светили бы сквозь туман. И чтобы не было снега – ведь Он родился в теплой стране. На всех картинах, где изображены ясли, и пастухи, и волхвы, я никогда не видела снега. А ты видел?
– Сейчас, когда я подумал об этом, – нет.
Они шли, взявшись за руки, и время от времени останавливались, чтобы полюбоваться рождественской елкой в чьем-нибудь окне. В одном они увидели детей вокруг елки. Малышка держала в руках новую куклу.
– Это моя дочь через пять лет, – сказала Анни.
– А где же мой сын? – спросил Карл.
– Где-то наверху.
Возле одного дома люди украсили большую живую елку.
– Вот что я сделаю, когда у нас будет свой дом, – сказала Анни. – Украшу елку во дворе перед домом – лампочками, золотыми шарами, «дождиком» и ангелами. Чтобы все видели.
Они подошли к церкви. Дверь была открыта. На алтаре сияли красные пуансеттии и горели тонкие свечки. Пахло ладаном.
– Давай зайдем на минутку, Карл.
– Но мы же не католики, дорогая!
– О, церковь этого не знает. Пошли!
Они тихо уселись на заднюю скамью и немного посидели.
Анни и Карл закончили вечер пиром в аптеке-кафе. Она ела банановый сплит, а он – кофейное мороженое.
– Как жаль, что я состарюсь, – сказала Анни.
– А кто же не состарится? – философски заметил Карл.
– Я имею в виду, что старые люди не получают удовольствие от таких вещей, как банановый сплит.
– Наверно, я преждевременно состарился. Я не могу есть подобное месиво.
– Ты просто понятия не имеешь, как много теряешь, – возразила Анни.
Готовясь лечь в постель, Карл выложил свои деньги на туалетный столик. Анна вынула свой заработок и присоединила к его деньгам. Вместе они заработали почти тридцать долларов.
– Эти деньги плюс твои пять долларов в неделю (за газеты) плюс мои два доллара в неделю… Нам хватит, чтобы прожить следующий месяц, а также февраль и март. Потому что февраль – короткий месяц.
– Не рассчитывай на это, любимая.
– Почему? Ведь все, что нам надо, – это квартплата и мое питание.
– Тебе скоро понадобятся новые туфли. А мне нужны будут учебники для следующего семестра. – Морщинка на его лбу обозначилась четче.
– Не расстраивайся, дорогой. – Анни попыталась разгладить эту морщинку.
– Ты не учитываешь непредвиденные обстоятельства.
– Их не будет. А если будут, то у меня еще есть восемь долларов в банке. И ты всегда можешь заложить свои часы в ломбарде за семь-восемь долларов.
– Но постоянно нищенствовать, как мы…
– Мы же нищенствуем не просто так, а ради чего-то. Ты получишь степень, а я уже получаю так много: мне разрешают ходить на занятия.
– Но…
– Никаких «но». Нищета не слишком меня огорчает. Наверно, я к ней привыкла. И кроме того, я чувствую, что подвернется что-то чудесное, прежде чем у нас кончатся деньги. Так что перестань расстраиваться.
