На парковке Айелет подошла к машине со стороны водителя. Я сказал, что могу сам повести, но она села за руль, как будто меня не слышала. Когда мы тронулись, я сказал: «Знаешь, почему Рут не подала жалобу? Потому что понимает, что лучше не открывать этот ящик Пандоры», на что Айелет ответила: «Она не подала на тебя жалобу, Арнон, потому что я упросила ее этого не делать. Я сегодня с обеда не слезала с телефона, все ее уговаривала. Вот чем я сегодня занималась на работе. Объясняла, что у тебя трудный период, напоминала, сколько хорошего мы для них сделали. Знаешь, сколько тебе светило, подай она жалобу? Четыре года. Четыре года тюрьмы! Четыре года без Офри и Яэль!»
– То, что она не стала жаловаться, – не сдавался я, – только доказывает, что в цитрусовой роще что-то произошло. Ты защищаешь своего мужа, она своего. Это сделка. Жаль только, что расплачивается за эту сделку твоя дочь.
Тут Айелет взвилась:
– Ты больной на всю голову! Если честно, я вообще не понимаю, чего ты хочешь. Полиция говорит, что ничего не было. Психолог говорит, что ничего не было. Что ты увидел, когда туда добрался? Как плачет Герман. Тогда в чем дело? Ты что, ловишь от всего этого кайф?
– Что значит – кайф? На что ты намекаешь?
– Сама не знаю.
– Ну уж нет. Начала, так договаривай.
– Я правда не знаю, Арнон. Я тебя не понимаю. Я не понимаю, почему ты наорал на психолога. Не понимаю, почему ты попытался задушить Германа. Не понимаю, что с тобой происходит.
– Что со мной происходит? Моя дочь идет в цитрусовую рощу со стариком, который любит, когда его целуют. В темноте. Когда я их обнаружил, у него на ширинке было влажное пятно, а в глазах – похоть. Потом моя дочь начинает мочиться в постель. Каждую ночь. Вот что со мной происходит. Тебе все еще непонятно?
– Слушай, Арнон, не все же такие сексуально озабоченные, как ты.
– Это я сексуально озабоченный? Я?
– Да, ты.
– Что?!
– То, что слышишь.
– А тебе известно, – сказал я, – что из всех моих друзей я единственный, кто ни разу не изменил жене? Единственный!
– Постой-постой, – сказала она. – Тебе что, за это полагается награда?
Спокойно, дружище, без нервов, о’кей?
Я уже двадцать лет молчу как рыба о твоих шалостях. И не только я. Вся наша рота как в рот воды набрала. Ты знаешь, что на меня можно положиться.
Разумеется, я не называл никаких имен. Кроме того, никто не поверит слухам о тебе, особенно если послушать, как ты в разных интервью отзываешься о Шири и своих мальчишках. Ты – образцовый семьянин. Да и, если разобраться, что там было-то? Ну, немецкая журналистка, ну, поцелуй в щечку… Что такого? И вообще, разбить одно нацистское сердце – святое дело.
Ну как, успокоился? Можно продолжать?
В каждой ссоре есть точка невозврата, после которой уже ничего нельзя исправить. Ты с таким сталкивался? Вот именно это с нами и произошло. Что такого я ей сказал? «Если бы это случилось с Яэль, ты бы вела себя по-другому».
Согласись, это не какая-нибудь государственная тайна. В каждой семье у родителей есть любимчики. Вспомнив хоть Библию, историю Иакова и Исава. Каждому ясно, что Иаков – любимчик матери, а Исав – любимчик отца. Короче говоря, это естественно, что родитель одного ребенка любит больше, чем другого. А вот что неестественно – как выяснилось – это говорить об этом вслух. Ты не имеешь права заикаться о своих предпочтениях. Но я не сумел вовремя прикусить язык. Она сидела за рулем в своей мантии, с собранными в пучок волосами, и говорила со мной с такой снисходительностью, как будто она интеллектуалка, а я темнота. Я был обязан поставить ее на место. Их иногда надо ставить на место.
Но она остановила машину и велела мне выметаться. Она не случайно затормозила прямо посреди Четвертого шоссе. Зная, что рядом нет ни одной автозаправки, а до ближайшего перекрестка пилить и пилить. «Не дури», – сказал я ей. А она: «Если ты не выйдешь, выйду я».
Я прожил с Айелет достаточно долго, чтобы понять, что она не шутит. «Поезжай дальше», – сказал я. «Я выхожу», – ответила она и открыла дверцу. В машину ворвался гул автострады. «Закрой дверцу, – сказал я, – это опасно». Она повторила: «Или ты выходишь, или я». И оставила дверцу открытой.
Я вышел. Не мог же я бросить ее в темноте посреди дороги. Она тоже прожила со мной достаточно долго, чтобы хорошенько меня изучить. Чертова кукла.
Когда я служил в армии, она однажды в субботу приехала на Первую учебную базу меня навестить. Из Хайфы до Мицпе-Рамона добиралась на автобусах. Меня в жизни не окружали таким уважением, как в ту субботу. Товарищи освободили меня от дежурств и других работ и предоставили нам комнату, чтобы мы могли побыть наедине. Моей заслуги в том не было. Не сказать, что меня так уж любили во взводе. Это все она. А что она сделала? Проявила к ним каплю интереса и за ужином посмеялась над их шуточками. И все, как один, легли к ее ногам. Айелет это умеет. Ты ведь тоже на нее клюнул, я сам видел. Не отнекивайся, я заметил, как ты на нее посмотрел, когда она предложила тебе мороженое. Ты бросил на нее томный писательский взгляд. Ладно, я привык, что мужики так на нее реагируют. Кроме того, не обижайся, но ты точно не в ее вкусе.
В субботу вечером я проводил ее к воротам базы, чтобы посадить на автобус. Мы простояли там целый час, а то и полтора. Время пролетело незаметно, потому что мы разговаривали. В разговоре с Айелет забываешь о времени. У нее всегда наготове новая удивительная идея, которой она готова с тобой поделиться. Мы вместе двадцать лет, но я никогда не знаю, что она произнесет в следующую минуту.
Автобуса все не было. В конце концов из будки вышел дежурный и сказал нам, что в субботу вечером автобус не ходит. Надо идти пешком до перекрестка Призраков, а там ловить попутку. Она крепко обняла меня и сказала: «Пока, Нонни». – «Ты что, Лелет, – сказал я, – я тебя одну в такой темноте не отпущу. Я тебя провожу». Она удивилась: «А разве тебе можно уходить с базы?» Я соврал, что можно. Разумеется, покидать базу было строго запрещено; мало того, через два часа после окончания Шаббата у нас по расписанию была перекличка. Шансы, что я вовремя вернусь назад, стремились к нулю. Короче, я ушел в самоволку. Чем я рисковал? Вылететь с курса. Автоматом. Без суда и следствия. Но это было сильнее меня. Я просто не мог допустить, чтобы она посреди ночи стояла одна на перекрестке Призраков. Даже если это означало, что меня попрут с офицерских курсов.
Тут недавно была одна история, в лесистой части Кармеля, ты наверняка про нее слышал. Друзы напали на парочку на придорожной стоянке возле «Маленькой Швейцарии». Неужели не слышал? Они отогнали парня, а девчонку изнасиловали. В ходе следствия он сказал копам, что слышал ее крики о помощи, но не вернулся, потому что боялся. Нет, ты мне скажи, это мужик? Это выродок, а не мужик. Я бы нашел булыжник покрупнее и размозжил этим друзам головы. А вернее всего, вообще не ушел бы со стоянки. Встал бы между друзами и девчонкой и сказал бы: «Если вам так ее хочется, сперва убейте меня».
