– Этот маленький остров, – добавил он потом с гордостью, от которой у Ады почему-то сильно забилось сердце, – мотор, который приводит в движение весь мир.
– Конечно, – согласилась она теперь с нянькой, – остров – вещь хорошая. Но ведь Британия – это остров обезьяньих задниц!
– Пилла! – Шаши подавила смешок. – Нельзя говорить такие вещи, особенно там, где тебя могут услышать мать и отец.
– Мать и отец – тоже обезьяньи задницы! – горячо выпалила Ада.
Восхитительный риск, на который пошла Ада, прелестное непочтение, с которым она говорила о своих многоуважаемых родителях, стали искрами, которые разожгли пламя, и Ада почувствовала, как ее решимость быть сердитой начинает плавиться на этом огне. Смех уже рвался из нее наружу. Тогда она взяла руку своей айи и крепко-крепко сжала ее:
– Ты тоже должна поехать со мной, Шаши.
– Я останусь здесь и буду ждать, когда ты вернешься.
– Нет, я буду очень без тебя скучать. Ты должна поехать. Мама и папа разрешат.
Но Шаши лишь покачала головой:
– Я не могу поехать с тобой в Англию, пилла. Я там увяну, как сорванный цветок. Моя почва здесь.
– И моя тоже. – Они достигли подножия холма и ряда пальм, которые росли вдоль берега. Лодки-дхоу, свернув паруса, чуть покачивались на гладкой поверхности моря, а на берегу парсы в белых одеждах уже готовились к закатной молитве. Ада остановилась и повернулась к золотистому океану лицом, ощущая тепло заходящего солнца. Ее переполняло чувство, названия которого она не знала, прекрасное и болезненное в одно и то же время. И она повторила, на этот раз медленнее: – Моя почва тоже здесь, Шаши.
Шаши ласково улыбнулась, глядя на нее, но ничего не сказала. Это было необычно, и молчание айи еще больше встревожило Аду. Мир как будто накренился, когда солнце перешло за полдень, и все в нем вдруг сдвинулось с места. Привычное поведение взрослых изменилось, словно часы, прежде надежные, теперь показывали неправильное время.
С некоторых пор Ада часто ловила себя на этом чувстве. Интересно, связано ли оно с тем, что ей недавно исполнилось восемь? Может быть, так начинается взрослость?
Ветерок приносил запахи морской соли и перезрелых фруктов, слепой нищий протянул к ним свою чашку, когда они проходили мимо. Шаши опустила в нее монетку, а Ада начала снова:
– Не могут же они заставить меня поехать.
– Могут.
– Но это нечестно.
– Да ну?
– Совсем нечестно.
– А ты помнишь сказку «Свадьба крысы»?
– Конечно помню.
– Разве это честно, что крыса, которая никому ничего плохого не сделала, в итоге осталась с паленой задницей?
– Нет, нечестно!
– А «Неудачную сделку медведя» помнишь? Разве честно, что бедный медведь сделал все, о чем его просили, но не получил ни кичри, ни груш?
– Нет, конечно!
– Ну так вот.
Ада нахмурилась. Ей никогда и в голову не приходило задуматься над тем, что многие истории, которые рассказывала Шаши, учат одному: в жизни нет места справедливости.
– Этот медведь был бевкупх! Глупый. Будь я на его месте, уж я бы показала этой жене дровосека.
– Конечно очень глупый, – согласилась Шаши, – и ты бы, конечно, показала.
– Она была лгунья.
– Да.
– И обжора.
– Мм, кстати, об обжорах… – Они уже дошли до рынка, где Шаши взяла Аду за руку и повела ее к любимому прилавку со снедью. – Сдается мне, что пора нам подкормить твою маленькую мордашку. Чтобы она не докучала мне жалобами, пока я буду выбирать фрукты.
Трудно продолжать сердиться, когда держишь в руке теплую, свежую, солененькую чаккали, и песнопения парсов плывут над морем, свечи и цветы гибискуса качаются на волнах, яркими точками окружая прилавки, и весь мир вокруг тебя становится пурпурным и оранжевым в сумерках. Ада была так счастлива, что даже не помнила, из-за чего сердилась совсем недавно. Просто папа и мама решили взять ее с собой в короткую поездку на один остров. Вот и все.
Мама требовала фрукты немедленно, и у Шаши не оказалось времени, чтобы обойти, как обычно, все прилавки и перебрать всё в поисках лучшей папайи и самых спелых мускусных дынь. Ада еще не слизала с пальцев последние крошки чаккали, а они уже повернули домой. Она попросила:
– Расскажешь мне сказку про принцессу Баклажан?
– Опять?
– Это же моя любимая. – По правде говоря, Ада любила слушать все, что рассказывала Шаши. Она даже не огорчилась бы, если бы вместо обычной сказки на ночь та вдруг решила почитать Аде что-нибудь из дипломатической переписки ее отца; ведь больше всего ей нравилось просто лежать рядом с Шаши, чье имя означало «луна», и, пока в небе не погаснут последние отблески дня, уступив место ярким звездам, завороженно слушать, как айя вплетает в сказку шелестящие, щелкающие слова на пенджаби. – Пожалуйста, Шаши.
– Может быть.
– Пожалуйста!
– Ладно. Если поможешь мне занести фрукты на вершину холма, так и быть, расскажу тебе вечером про принцессу Баклажан и про то, как она обманула злую королеву.
– А давай лучше сейчас, пока мы идем наверх?
– Бандара! – сказала Шаши, притворяясь, будто хочет оттрепать Аду за уши. – Маленькая обезьяна! Да за кого ты меня принимаешь, что просишь такое?
Ада ухмыльнулась. Попробовать все равно стоило, хоть она и знала, что Шаши не согласится. Правила есть правила, Ада усвоила это крепко. Лучшие сказки рассказываются, когда стемнеет. Много раз душными ночами, когда они бок о бок лежали на платформе, возвышавшейся над крышей, и окна были широко раскрыты, но жара все равно не давала уснуть, Шаши рассказывала Аде о своем детстве, которое она провела в Пенджабе.
– Когда мне было столько лет, сколько сейчас тебе, – говорила она, – от восхода солнца и до самого заката никто историй не рассказывал, потому что у всех была работа. Нет, я не прохлаждалась, как ты! Целый день я делала лепешки для очага, чтобы было чем его растопить, когда стемнеет, моя мать сидела за прялкой, а отец с братьями запрягали с утра волов и шли пахать. В деревне у всех есть какая-нибудь работа.
Ада не раз слышала эту маленькую лекцию, и хотя девочка знала, что главная цель этого – подчеркнуть праздность и легкость ее собственной жизни, она не возражала: Шаши так говорила о своем доме, что эти ее рассказы были ничуть не менее интересными и настолько же волшебными, как те, которые начинались со слов «Давным-давно…».
– Ну ладно, – сказала она, беря корзинку поменьше и вешая ее себе на локоть. – Вечером. Но если я обгоню тебя на пути домой, ты дважды расскажешь мне сказку про принцессу Баклажан!
– Вот мартышка!
