— Па… — с несчастным видом сказал Гордон — я все слышал.
— Что ты слышал?
— Как вы говорили с этим джентльменом. Я прилег отдохнуть у борта… а там все было слышно. Хорошо слышно…
Почтенный Бивер молчал.
— Па… а что такое каннабис?
— Гордон, подойди, пожалуйста, ко мне. Встань сюда.
Гордон подошел и встал перед отцом. Подстреленное, окровавленное солнце падало в залив и мириады солнечных зайчиков — танцевали на воде.
— Каннабис очень плохая штука — сказал судья Бивер — но это не главное. Если уж ты слышал этот разговор, то должен запомнить не каннабис. Что я сказал этому человеку — ты слышал?
— Да. Ты сказал, что посадишь его, если он не уедет.
— Правильно. Этот человек… он дворянин и родовитый лорд. И он думает, что это дает ему право делать нечто очень плохое. Например, привозить сюда каннабис и опиум и травить этим людей. Но это неправильно. Закон — един для всех, и никто не имеет право преступать его. Никто.
— И даже Его Величество? — недоверчиво спросил Гордон
— И даже Его Величество. Закон превыше всего. Это первое, что ты должен помнить. А второе — знаешь, что? Я не знаю, кем ты будешь в будущем, сын, я вовсе не буду настаивать, чтобы ты шел по моим стопам. Тори свою дорогу сам. Но вне зависимости, будешь ты судьей или нет, ты должен помнить: закон сам по себе бессилен. Закон — ничто без людей. И очень важно, чтобы если кто-то видел, как нарушается закон, как делаются плохие вещи — такие, как делает этот джентльмен — чтобы он не прошел мимо, не отвернулся равнодушно. Наказывать плохих людей — это не только работа таких как я, но и долг каждого. Никакой судья не справится, если не будет неравнодушных людей, которые будут помогать устанавливать закон. Понял?
— Да — ответил Гордон, хотя мало что понял.
— И последнее. Может так получиться, что тебе нужно будет поступить правильно — но тебе будет страшно. Не позволяй страху завладеть тобой. И все равно поступай правильно, даже если это страшно или опасно. Понял?
— Понял… — Гордон помялся — па, а как я узнаю, что правильно, а что нет? Из закона?
Отец улыбнулся и потрепал сына по просоленной, грязной шевелюре
— Не все можно описать в законе, не на все нужен закон. Надеюсь, что я воспитал тебя правильно, хорошим человеком. Слушай свое сердце. Оно подскажет тебе, что правильно, а что — нет…
Гордон подумал. Потом упрямо скинул подбородок
— Я понял, па.
— Вот и молодец. А теперь иди и собери снасть. Уже поздно, нам надо возвращаться…
— Да, па…
* * *
Они собрали снасти — рыбы наловили уже достаточно. Уже темнело, они запустили мотор. чтобы быстрее дойти. До берега — было миль тридцать, ближе — рыба просто не ловилась…
Тарахтел мотор. Солнце почти кануло в воду как в вечность. Он стоял рядом с отцом и штурвалом.
— Па… а этот человек… он преступник?
Судья задумался. Потом сказал.
— Нельзя говорить о человеке, что он преступник, пока его не осудил суд. Понял?
…Но этот человек — да, он преступник. И я его посажу…
В словах отца — не было ничего кроме уверенности. И Гордон как всегда поверил отцу — потому, что если он говорил, что что-то сделает — он обязательно это делал, и не было такой силы, что смогла бы остановить его.
Потом — они увидели дым, примерно такой, какой бывает от старого, еще парового мотора или от плохо обхоженного и дымящего изо всех сил судового дизеля. Их догоняло какое-то судно, не траулер, а какое-то переделанное из военного, возможно — в исследовательское, возможно — в какое-то еще. Флот — продавал такие посудины задешево, не всегда честно — и местные с удовольствием покупали их, потому что военный стандарт есть военный стандарт.
Но это было какое-то непонятное судно. И оно шло их курсом, догоняя их и нещадно дымя мотором.
Гордон стоял за штурвалом, отец обернулся и посмотрел еще раз на догонявшее их судно. Потом отрывисто скомандовал
— Лево на борт два румба
Гордон исполнил приказ, повернул штурвал. Ветра не было, они шли на моторе. Он смотрел вперед, как и полагается тому, кто ведет корабль. Отец повернулся и посмотрел назад.
— Гордон, я же сказал, два румба влево, черт тебя дери!
Обычно — он не позволял таких слов ни по отношению к сыну, ни по отношению к кому бы то ни было еще. Гордон слышал, как отец разговаривал с просителями, которые пришли к нему, не зная, что судья не может принимать просителей — твердо, но вежливо и с уважением, даже с учетом того, что просители были местными.
— Па, я сделал! — сказал Гордон и обернулся
Судно по-прежнему шло у них на курсе, и это значило — что они настигали их. Он уже мог видеть более темную красну на том месте, где должен был быть боевой номер британского флота или регистровый — гражданского. Ни того ни другого не было — они были закрашены.
— Иди в каюту! — резко сказал отец
— Па, я…
— Я кому сказал…
Судья не успел ничего ответить — он увидел, как человек на носу догонявшего их судна целится в него из пулемета Льюиса. И из последних сил — схватил сына за шкирку и швырнул его в сторону. Последнее, что он успел сделать — это повернуться лицом к грозящей опасности. Оружия на яхте у них не было — никакого…
* * *
Он не понимал, что происходит — по молодости, он не помнил второго сипайского восстания и не слышал, как на самом деле работает пулемет. Просто — какая-то сила бросила его в сторону от штурвала, он не удержался на ногах и повалился в воду, теплую как молоко и грязную. Раздавался какой-то треск, громкий, и еще какие-то звуки, он не понимал какие. Яхта уходила вперед, он цеплялся за нее со всей силы, стараясь не нахлебаться воды, которую можно было использовать в качестве яда, наверное. Тогда еще про экологию мало слышали, а заводы в Карачи работали на всю катушку.
Чужое судно — сбавляло ход, но все же ударило оставшуюся без управления яхту сбоку, треск прекратился. Борт яхты наваливался на него, он в ужасе замолотил руками, потому что его могло затянуть под дно яхты и в конце концов изрубить винтами. Цепляясь за деревянную обшивку обеими руками, он, наверное, закричал бы — если б не знал, что тотчас же нахлебается воды. Легкие — дыхание он задерживал, пока мог — горели огнем. Оба судна — теряли скорость…
Потом они и вовсе остановились — как пиратская бригантина и взятый ею на абордаж купеческий корабль.
Он замер. Сначала ничего не происходило, потом послышались голоса. И на яхте и на преследовавшем ее корабле — заглушили моторы, так что слышно было очень хорошо. В море вообще тихо…
— Ларка миленьге?
— Нахин. Куч нахин.
[97]