Снова — то же самое, неприятное металлическое дребезжание в голосе. Ох, непрост господин тайный советник, ох, непрост. Между прочим — звание то у него уже генеральское.
— Варшава.
— Ваш отец, князь Александр Шаховской — тоже служил в армии.
— Да. В Висленском крае — там он получил ранение. В Терской области.
— Какими языками владеете?
— Русский, французский, немецкий, польский, английский — это цивилизованные. Из нецивилизованных — арабский, в диалектах Неджда и Междуречья. Немного знаю южное наречье — это искаженный арабский, бытующий в Адене и наречье горцев. Этот язык вообще не похож на арабский, язык горцев. Нельзя сказать, что я хорошо его знаю — но на бытовые темы объясниться с горцем смогу.
— Вы кстати не упомянули идиш, который вы так же знаете. Кто вас учил английскому и немецкому языку?
Знают. Всё знают…
— Седов…
— Лев Седов, сын лидера большевистской партии Лейбы Давидовича Троцкого?
— Он самый. Его сослали в Сибирь как неблагонадежного.
— Где и как вы познакомились?
— В Тобольске. Маменька искала мне педагога. Послушайте, если вы считаете…
Тайный советник поднял руку
— Я ничего не считаю. Я проверяю — только и всего. Вы говорили с Седовым на политические темы — или только учили язык?
— А если и говорил?
Тайный советник пожал плечами
— Во всяком случае, это не будет расценено как измена. Вы — не более чем подросток, которому маменька весьма непредусмотрительно нашла опасного с политической точки зрения педагога. Марксизм и его чудовищное ответвление троцкизм на сегодняшний день почти повсеместно раздавлен, политических стачек и крестьянских бунтов не было уже несколько лет. Просто скажите, что вы думаете обо всем об этом и покончим с этим вопросом.
Шаховской тяжело вздохнул
— Да мы говорили, в том числе и на политические темы. Это нельзя было назвать агитацией… какой смысл агитировать двенадцатилетнего подростка, скажите? Седов бедствовал, ему нужна была работа, маменька жалела его. Да, мы говорили на политические темы… старались говорить как равные…
— Вы верили Седову?
Шаховской задумался
— Сначала даже верил. Было нечто привлекательное… в его словах. Равенство, братство, труд. Но я тогда сомневался в осуществимости этого, а со временем стал сомневаться еще больше.
Богачев пожал плечами
— Ну, утопия как раз и предполагает ее неосуществимость. Вопрос, сколько крови прольется при этом. Скажите, а что заставило вас сомневаться в словах Седова.
— Ну… то что я видел своими глазами. Папенька… отослал нас в Тобольск, потому что были рокоши. Польская социалистическая партия… Пилсудский… Дзержинский. Когда они поняли, что не могут справиться с армией — они перешли к террору против беззащитных. Против женщин, против детей. Я помню, как на набережной Вислы к моей маменьке подошла женщина и плюнула ей в лицо. Я тогда вцепился ей в ногу…
Да, он это помнил. И хорошо помнил, хотя было то тогда ему — шесть лет, ни больше, ни меньше. Запах лип, медленно текущей воды, крик разносчика газет. И эта баба… он бросился на нее, не зная, что делать, маменька кричала… а он вцепился в нее… и так, пока не подбежали казаки. Вцепился как звереныш…
До сих пор он не может забыть этот мерзкий запах от женщины, шорох юбок, треск полотна…
— … Знаете, эта женщина была дворянка. То есть, если судить категориями большевизма — из реакционного и антинародного класса. Но разве она повела себя как дворянка? Нет, она была полькой и только полькой.
— Интересно…
— Потом я прибыл для прохождения службы на Восток, и понял, что там — все тоже самое. Араб — он, прежде всего араб. Любой богач, любой феодал — для нищего феллаха ближе и дороже русского разночинца, который пропагандирует его идти против феодализма и реакцию. Арабский феллах этого просто не поймет, для него все так, как тому предопределил Аллах, и если кто-то богат — то значит, волей Аллаха, и как ему идти против воли Аллаха?
— Понимаю — кивнул тайный советник — кстати, не раз и не два было, когда разночинцев, сосланных на Восток и пытавшихся там вести агитацию убивали на месте.
— Ничего удивительного. На Востоке и не бывает по-другому.
— Но здесь не Восток, здесь Россия.
— Именно поэтому — нам следовало бы забыть все свои разногласия. И становиться сильнее. Большевизм исходит из неверных предпосылок. Из ошибок. Пусть ошибок, сделанных из доброго побуждения — но все же ошибок. Тот, кто побывает в месте после рокоша, или после мусульманских беспорядков — тот уже не будет верить во всемирное братство людей. Если он конечно не дурак и не лжец…
Тайный советник кивнул. Если ответ ему и не понравился — то он никак этого не выдал.
— А как вы относитесь к исламу?
Князь улыбнулся
— Как я отношусь к исламу… я ненавижу его. Ислам — источник всех бедствий на Востоке.
— А поподробнее?
— Поподробнее. Ислам — принижает волю человека до слепого и всегда покорного раба Аллаха. Это воля Аллаха и он сделал так, как пожелал — вот обычные слова восточного человека, когда с ним происходит что-то плохое. И он — даже и не пытается того исправить. Истинно верящий в ислам человек — темен и невежественен. Он не считает нужным менять что-то вокруг себя. Обустраивать мир для своей жизни — он как будто наблюдатель в своей собственной жизни. Но случись что, стоит вам только задеть этого человека или его сородича — и вы столкнетесь со смертельной, застилающий разум яростью, самоубийственной яростью. Пришедшего в ярость мусульманина можно остановить только пулей, ничем иным, слов он не слышит. Пришедшую в ярость толпу — только пулеметной очередью. Мусульманин — в мятеже ли, в мире ли — ничего не сделает для спасения собственной жизни, он совершенно равнодушен к смерти. Мусульманин ленив, при этом весьма коварен — ислам, наверное, единственная религия в мире, которая позволяет обманывать. И убивать. Поэтому — если мы хотим, чтобы Восток стал неотъемлемой нашей частью — мы должны выкорчевать там ислам с корнем, заменив его чем-то другим…
— Чем же, например?
— Не знаю. Чем-то другим. Возможно, православием.
— Ладно. А что вы думаете о политике?
— О политике… Вы хотите знать, за кого я голосовал в Думу?
Тайный советник усмехнулся
— Зачем мне это? Меня интересуют… скажем так, ваши общие взгляды.
— Ну… прежде всего, я против парламентаризма
— И почему же?
— Достаточно взглянуть на нашу Думу, чтобы понять, почему.
— Хороший ответ, продолжайте.
— Я так же против ответственного правительства
[129]. Правительство, ответственное перед большой группой людей — есть правительство, не ответственное ни перед кем и ни за что. Коалиционное правительство — еще хуже, это вообще не правительство, это балаган. Во главе государства — должна стоять одна выдающаяся личность. Кто это будет — все равно, главное чтобы этот пост он занимал по праву.
