И он посмотрел на нее с таким несчастным и растерянным видом, бессловно прося прощения за невоспитанность, что она искренне рассмеялась.
— Простите… — сказал он — покорнейше прошу простить. Я, наверное, утомил вас своими рассказами, да?
Она снова повела плечиками
— Ну почему же. Иные и сказать ничего не могут, кроме как «сударыня, пятьсот целковых и никто ничего не узнает»…
Князя как холодным душем окатило. Все-таки надо было помнить — она не более чем кафе-шантанная певичка. Тогда какого хрена…
Она улыбнулась, соблазнительно и странно.
— А знаете, что я отвечаю?
— Не могу знать, сударыня
— Давайте две тысячи и рассказывайте хоть на каждом углу
Она порочно улыбнулась
— Но так я не всем. Только тем, кто мне нравится. Как вы, например…
Черт…
— Вы кстати, так и не представились, сударь. Вы не находите это невежливым?
— Прошу простить…
— Не извиняйтесь, черт побери, я это ненавижу!
— Князь Владимир Шаховской, военный авиатор.
— О…
Непонятно было, то ли это было воспринято с восторгом, то ли, наоборот — с разочарованием. Две тысячи — и никто ничего не будет знать.
Князь встал, пригладил волосы
— Сударыня, я отлучусь ненадолго.
Про себя он загадал, что даст ей возможность уйти. Если он вернется в вагон — ресторан и не увидит ее за столиком, то значит — так тому и быть. Две тысячи — и рассказывайте, кому хотите…
Североамериканский пульман — мягко, почти бесшумно шел по стыкам. Он закрыл за собой дверь ретирады, довольно просторной, посмотрел на себя в зеркало. Конечно… выглядел он не очень, ранение и долгое путешествие никого не делают привлекательнее. На полочке перед зеркалом — стоял флакон Шипра с пульверизатором он уже взял его, как вдруг подумал, как идиотски он будет выглядеть: князь, пользующийся общественным флаконом Шипра. В раковину с шипением хлынула вода, он плеснул ей в лицо, провел мокрой ладонью по волосам. Ну… будь что будет.
Осторожность кричала ему держаться от этой истории подальше — но он заткнул ей глотку. Маэстро, ваш выход…
Лязгнул засов. Князь еще раз пригладил волосы, толкнул дверь…
— Закурить есть, солдатик?
Старуха — одна из тех, что сидела за столиками тем, в ресторане, а теперь стояла у ретирады, сбрасывая пепел в воющую черную тьму за окном — обернулась к нему. Явно из простонародья… сам выросший в дворянской среде князь определять это умел — но хорошо, дорого и со вкусом одетая. Со вкусом — совсем не так, как одеваются нувориши, слишком дорого, шикарно и ярко. На вид от пятидесяти до шестидесяти… этакая гранд-дама, вынырнувшая из давних и сладких времен до Мировой. Черная шляпка без вуали, запоминающиеся зеленые глаза, в меру пудры, помады и туши. Но почему то хотелось называть ее старуха… хотя это была благородная, не стыдящаяся саму себя старость…
На еврейку не похожа, на дворянку тоже. Смесь кровей, явно с армянской или турецкой. Не разберешь…
— Простите покорно, не курю… — сказал князь, не желая разговора. На уме у него было нечто совсем другое…
— И вести себя не умеешь… — сказала старуха
Рука князя, уже взявшаяся за медяшку дверной ручки остановилась.
— Простите?
— Зашел в незнакомое место, осмотрись. Если тебе не рады — прояви уважение, уйди. На чужой кусок рот не разевай, веди себя скромно. Если тебе намекают — опять-таки, прояви уважение, не пренебрегай…
— Простите, не вполне понимаю.
— Все ты понимаешь. Кореша твои — уже поняли, а ты сидишь, раскрылился. Твое счастье — Ефим в настроении добром, не то бы…
— Сударыня, не имею чести вас знать и не имею чести вас понимать.
— И до Воронежа не доедешь… — спокойно сказала старуха
Хмель как ледяной рукой сняло
— А вы, простите, кто? — спросил князь, внимательно разглядывая пожилую даму
— Роза Павловна мое имя. Фамилию назвать, или обойдемся?
— Думаю, обойдемся…
Пожилая дама посмотрела на него с каким-то сожалением, как на калеку. Манерно выпустила дым — она курила черную, тонкую сигарету бессарабских фабрик Хлунова.
— Молодой ты. Глупый. Горячий. Тебе добра хотят, а ты…
Князь слегка подвинул отворот пиджака. Он ехал оттуда, где никакие меры предосторожности не были лишними — и потому справа, прямо в подкладку его повседневного сюртука была вшита кобура телячьей кожи, в которой дожидался своего часа трехлинейный автоматический Маузер образца десятого года. Как это называли— стиль Уайтта Эрпа, он тоже носил Кольт-Миротворец в кобуре, вшитой в подкладку цивильного мужского платья. Рукоять отделана африканским «железным» деревом. Поскольку пистолет весил больше килограмма и при носке — сюртук перекашивало налево — с правой стороны, для равновесия — в подкладке была вшита кобура на три длинных магазина на двадцать патронов каждый. Восемьдесят патронов «трехлинейный малый» ждали своего часа.
— Мадам — князь слегка, одним кивком поклонился — суровые пески Аравии вымели из моей души всякую цивилизованность. И породили вредную привычку точно стрелять. Возможно, в том городе, откуда вы родом и где живете, такой разговор может считаться приемлемым. В тех же местах, откуда родом я — за него вызывают на дуэль. И если кого-то что-то не устраивает — он знает, где меня найти. А я — знаю, где найти вас.
Женщина смяла мундштук пальцами
— Как желаешь…
— Одну минутку… — князь открыл дверь, придержал — прошу…
Она сидела на месте…
* * *
Продолжение — эта история имела ровно в пять утра, когда ночью — прогрохотал за окнами Ростов-Донской, и шли дальше, выбираясь к Владимиру…
Поскольку дама имела апартаменты в соседнем вагоне, князю пришлось возвращаться в свои лишь под утро. Меж вагонами — грохотала под ногами сцепка, рельсы сливались в гудящую стальную полосу. Он открыл дверь — из пронизывающего ночного лязга в уютную тишину пульмана — и отшатнулся. Словно тысячи когтей — бросились разом в лицо, ослепли глаза. Шатаясь меж вагонами — а упасть там проще простого, несмотря на резиновый обвод — он сунулся за Маузером, начал нащупывать дверь. Ее что-то блокировало, и он с ужасом понял — вот и приехали… кислотой плеснули, или чем еше. Проклятая старуха.
Ну и что делать? Стрелять?
Он дернул дверь еще раз… потом еще, потом дверь поддалась, и он, в слезах и соплях — ввалился в уютную тесноту вагона. За что-то зацепился ногой, чуть не упал, выругался. Чья то стальная рука — схватила его за кисть руки, в которой был пистолет, вывернула ее. Он выругался… у него, как и у всех кто прошел Восток был еще один, небольшой австро-венгерский Фроммер, вот только достать его…
