Но так — есть на острове Кипр и люди, занимающиеся относительно мирным промыслом. В основном это рыбаки, забрасывающие сети в это море вот уже несколько сотен лет, есть небольшая торговлишка, и даже какая-то промышленность, в основном обеспечивающая нехитрые нужды жителей самого острова. Среди рыбаков — есть и коренные островитяне, и те, кто вынужден был стать островитянином в силу обстоятельств, о которых он инее хочет говорить. Жители острова дружелюбны и приветливы, они охотно выдают дочерей за таких (особенно если у них есть деньги) — и таким образом в жилы жителей острова постоянно вливается свежая кровь. От этого же — островитянки очень красивы, но среди тех пятерых, которые прибыли в это утро в Адану на рыбачьем баркасе — женщин не было.
Этот рыболовный траулер в прошлом был чем-то другим, и скорее всего — принадлежал британскому флоту, ибо серо-свинцовая окраска проступала через гораздо более небрежно наложенный белый колер. Сзади, довольно грубо, при помощи сварки — были приварены приспособления для рыбного лова сетью. В качестве холодильников — использовался небольшой рефрижератор, который замораживал лед, а лед уже бросали в трюмы. Среди траулеров, которые прибывали в Адану каждый день были корабли и похуже и получше, и этот — ничем не отличался от других.
Капитаном и владельцем корабля был Сафар. Он был крещеный турок с северной части Кипра — на Кипре было много турок и некоторые из них приняли христианство, а некоторые — так и остались в исламе. Он не первый раз сюда заходил, привозил рыбу и пару раз — некие другие товары, провозом из Бейрута. Так делали все, даже самые честные. Жили здесь не сказать, чтобы богато и кто хотел жить — тот должен был вертеться.
По крайней мере — порт был знаком Сафару, он знал, у кого можно подзаправиться подешевле, сколько и какому таможеннику принести в конверте и в каком борделе — самые лучшие в городе шлюхи. Бордели здесь, увы, были, и в них в основном работали мусульманки, проданные с Аравийского полуострова на подпольных базарах. Так часто делали, чтобы поднять остальных детей: арабы были нищи как церковные крысы.
Первым на берег — сошел, конечно, сам Сафар. Полноватый, усатый, он посверкивал золотым зубом — признак богатства, его ставили даже те, у кого зубы были в полном порядке. Презрительно кривя нос от запаха солярки и рыбы — он дошел до портконторы, располагавшейся в недавно отстроенном, но уже пошедшем трещинами по штукатурке здании, поднялся на второй этаж, протолкался в толпе галдящих и что-то отчаянно выясняющих грузчиков и зашел в кабинет Боруха Шнеерсона, одесского еврея, которого судьба забросила сюда и который был одновременно и иудеем и мусульманином и христианином. По крайней мере, так можно было подумать.
— Салам
— Салам алейкум, дорогой Сафар… — полагалось бы отвечать «Ва Алейкум ас Салам», но Шнеерсон всегда отвечал именно так — какими судьбами, какими судьбами…
— Да вот… решил остановиться по дороге домой. Движок что-то барахлит.
— Вай, беда какая… перебирать бы не пришлось — Шнеерсон знал все и обо всех и мог поддерживать разговор на любую тему. Обратной стороной этого являлось то, что обмануть его по деньгам было почти невозможно.
— Бер с сыновьями еще работает?
— А как мне работает… на том же самом месте…
Бер — медведь — так звали грузина по национальности, бывшего трюмного машиниста русского императорского флота, осевшего на старости лет здесь. Точнее не совсем на старости… но тут тоже вопросов не задавали…
— Зайду к нему. Чего в городе слышно?
С этими словами — Сафар взял протянутый еврейским делягой стакан с кофе, отхлебнул. Поставил на стол со случайно прицепившейся к нему купюрой.
— Да тихо все. На таможне тишина. Беса нет.
Бесом — звали русского таможенного офицера, который пережил уже четыре покушения. К счастью — работал он не каждый день, да и начал понимать в последнее время, что против общества идти глупо. Глупо ломать систему, которая создавалась годами и в которой заинтересованы все. Гораздо проще — встроиться в нее.
— Ну, рахмат.
— Заходи дорогой, был рад видеть…
Да уж…
Так же не спеша — Сафар вернулся на корабль. Выкликнул человека, исполнявшего роль механика на его судне — мрачноватого верзилу, чьи повадки явно выдавали неблагородное происхождение и близкое, ближе, чем хотелось бы знакомство с суровым британским или континентальным правосудием. Для остальных — а моряков было еще пятеро — он объявил выходной день, оставив на судне лишь одного, для присмотра…
У самого порта — они поймали таксомотор, роль которого исполняла трехосная моторикша ДКВ, отчаянно стреляющая мотором — и тронулись в город. Город был — не восточным и не европейским, что-что среднее, причем не разделенный по кварталам — а странным образом единый. Много торговали — лавки и недорогие ресторанчики были везде. Немало было зелени — полноводная река и озеро давали возможность ее поливать. Дома были в основном на арабский манер, без стекол, с причудливыми решетками вместо них, но встречались и европейские. Машин было немного, по тротуарам — фланировали женщины, в чадре были очень немногие, да и те — оставляли открытым лицо. Было почти по-летнему, отчаянно жарко.
На окраине города — рикша свернул на грязную, разбитую колесами большегрузов и неловко залатанную улицу, в конце которой были какие-то склады, вроде тех, какие строят за казенный счет — но заброшенные. Забор был высоким и в полном порядке, на территории — было немало остовов легковых машин, еще какой-то металлической дряни. За приоткрытой воротиной высокого цехового здания — тяжко бухал паровой молот, который в таком месте не ожидаешь увидеть. И все это — навевало мысль о месте, где можно пристроить или разобрать на запчасти угнанную машину: машин было меньше — но угоняли их и тогда. Восток то рядом…
Сафар — под неожиданно острым взглядом пригревшегося на солнышке неприкаянного работяги — поднялся к выстроенной прямо на крыше цеха из местного, желтоватого кирпича пристройке по темной, чуть тронутой ржавчиной, гремящей под ногами лестнице, постучал в дверь. Ответа не было, он постучал сильнее — наблюдательный человек отметил бы, что дверь с глазком и издает необычно солидный при стуке звук. Выждал… за дверью раздалась возня, потом приглушенные шаги, ругательство… лязгнул засов, дверь открылась. На пороге — во всем своем величии едва ли не двух метров роста образовался Бер. Он и в самом деле был похож на медведя — густо поросший черным с проседью волосом, небритый и с виду неуклюжий — но на самом деле быстрый и опасный в драке как кулаками, так и на холодном оружии. Когда вы выясняли это — обыкновенно, было уже слишком поздно…
— Салам.
Бер почесал грудь. Мрачно посмотрел на белобрысого детину, не уступающего ему ростом.
— А это что за хрен?
— Друг.
— Выбирай выражения, папаша… — угрюмо сказал светловолосый
Бер еще раз смерил здоровяка взглядом — и ничего не сделал. Просто отступил. Или сделал вид, что ничего не услышал.
