– Был “Шелдон Вуд” из лиственницы, – вдохновенно вспоминал Чернаков. – Испанские гробы часто заказывал, – он загибал пальцы, – итальянские – бук, орех. Чешские гробы. Хоть и сосна, но суперски обработанная. И с выдумкой – окошечки на верхней крышке, деревянная аппликация, бронза, резьба. В общем, рафинированная европейская эстетика. Но стоили при этом раз в пять меньше.
– А в чём разница?
Чернаков оглянулся, точно нас могли подслушать:
– По сути, ни в чём. Так же, как с тачками. И “мерседес”, и какая-нибудь “шкода” сделаны для того, чтобы перевезти жопу из пункта “А” в пункт “Б”. Всё остальное – вопрос престижа и кошелька. А здесь, – он повёл рукой вдоль внушительного стеллажа, загруженного гробами – красными, синими, лиловыми, фиолетовыми, с чёрной траурной каймой, без неё, в каких-то кружевных оборках, – чистое торжество духа! По шестьсот пятьдесят рэ на похороны эконом-класса…
Как ни странно, печальное их разноцветие не вызывало таких тревожных эмоций, как алый гроб, который при мне грузили в машину люди Чернакова. Может, потому, что эти изделия были ещё ничейными и напоминали мягкую мебель. Да и пахло тут как в мебельном магазине – деревом, столярным клеем, тканями.
За стеллажом в перегородке было проделано подобие низкого окна или проёма, через который тянулась чёрная лента грузового транспортёра, похожая на вывалившийся язык дохлого дракона. Лента соединяла склад с соседним боксом.
– Тут держим стратегический запас на каждый день, – пояснил Чернаков.
– А как же размеры? – я удивился. – Люди-то все разные.
– Одинаковые, – обыденно сказал Чернаков. – Высокие, средние, маленькие. Худые, нормальные, толстые. Держим про запас три длины, три ширины. Универсальные ж ящики. Подогнать под клиента десять минут. За счёт постели десять сантиметров можно двигать. Поточное производство, как в металлургии. В среднем семь – восемь похорон в день. На праздники чуть больше. В жару или в холод тоже чаще мрут. Статистика…
Помолчав, Чернаков сказал:
– Тут сверчки, кстати, водятся. Если не шуметь, они стрекотать начнут. Я раньше думал, проводка шалит.
Мы притихли, лишь со двора доносился приглушённый рык пилорамы. Потом раздался негромкий сыпучий треск, будто пошелестели целлофаном.
– Ага! – воскликнул я. – Слышу…
– Да не, это дерево рассыхается, – покачал головой Чернаков. – А сверчки молчат чего-то. Боятся. А может, в спячку впали или передохли.
В этот момент в нескольких метрах от нас дробно застрекотало, защёлкало. Но звук был откровенно механический, сухой.
Чернаков заулыбался:
– Девчонки из швейного! Не ушли ещё… Ведь реально, Володька, настоящее ателье! Только шьём из дерева! Как пел незабвенный Владимир Семёныч – деревянные костюмы! – по гладкому воодушевлению было понятно, что Чернаков разглагольствует на эту тему не в первый раз. – Закройщики, швеи. И фасоны разные, покрой, материал…
– Планировка тут интересная такая, – похвалил я депо. – Необычная.
– Нравится? – обрадованно спросил Чернаков. – Пару лет назад никаких стенок не было – как на вокзале. Просто НТВ передачу делало большую про похоронщиков, аж за полгода договорились со мной о съёмке. И я для антуража по-быстрому замутил дизайн в стиле лофт. Только конвейер, блять, провести пришлось, потому что работать пиздец как неудобно стало. Но визуально выглядит лучше, будто бы отдельные цеха. Редко же у кого встретишь полный производственный цикл. А у меня раскройный участок, столярный цех, обивочный!
Названия были шумные, но в депо стояла тишина. Рабочий день закончился.
Соседствующий со складом бокс оказался сравнительно небольшим.
– Обивочная, – сказал Чернаков. – Из столярки полуфабрикаты приходят сюда и уже оформляются в ткань и комплектуются постелью. А часть голых коробок перекупщикам продаём.
На верстаке лежало картонное корыто, рядом с ним тощий рулон ватина, глянцево мерцающий отрез ткани, придавленный пневомопистолетом.
– Гроб из картона?
– Ты удивишься, – отозвался Чернаков, – но картонные тоже существуют. Целая серия была из вторсырья. В Швейцарии извратились. Но у нас не прижилось даже по приколу. А это каркас под постель. Его сначала прикрепляют к корпусу, – Чернаков подошёл к верстаку и взял в руку увесистый степлер. С усилием поклацал им, роняя скрепки. – А потом уже прокладывают поверху ватинчиком, кладут постель, а её тоже по периметру прищёлкивают. Можно, в принципе, на клей посадить, приглядываться особо никто не будет… Ведь как большинство работает? – Чернаков бросил степлер и вооружился пневмопистолетом. – В одном месте купили коробку, в другом фурнитуру и тяп-ляп собрали… – наклонился и подобрал с пола лист формата А4 с пыльным отпечатком ноги. Пробежал взглядом по находке. – Положим, фурнитурку я тоже со стороны беру, но всё остальное – фирменное, моё! Сами закупаем сосну, ель. Даже кедр для эксклюзива есть, но он плохо идёт. Гроб из кедра уже косарей двенадцать стоит.
– Баксов?
– Шутишь? Рублей, конечно. Но тоже сумма.
– Так у нас те же яйца, только с гранитом, – покивал я.
– А знаешь, почему всё так? Потому что с начала двухтысячных куража в стране нет! – Чернаков забавлялся с пневмопистолетом, изображая не то киллера, не то гангстера. – Я так и сказал на камеру, когда энтэвэшники снимали: “В стране убили кураж!” Бизнес уничтожают, деловым людям не дают продохнуть. Не хочется ничего ни производить, ни покупать. Вот я же помню, какой бум был в начале девяностых. Кипело и бурлило! Приезжали клиенты, заказывали экспериментальные вещи. Одному чудику, язычнику или старообрядцу, я так и не понял, кто он, гроб из цельного ствола долбили. Я спросил: “Для кого?”, а он такой: “Себе! На дачу отвезу, буду в нём спать”. Мол, в таком гробу снятся пророческие сны, откровения приходят. Очень интересный был мужичок. Плетёные заказывали гробы. И расписные мы тоже делали, и с египетским орнаментом. Однажды вообще шар попросили в виде глобуса! Не поверишь – меня самого так пропёрло, что я даже переименовался и взял этот “гробус” фирменным логотипом!..
Чернаков тараторил, а я примерял мастерскую. Мне здесь, в принципе, нравилось. Я постарался представить себя на пилораме или помощником в столярном цеху. Картина была очень умиротворяющей.
– Хорошо у тебя здесь, – начал я издалека.
– Вот не в обиду тебе и Никитосу, – повернулся Чернаков, – камень – мёртвое вещество. А дерево, как ни крути, живое! Недаром же говорят: “Древо жизни”. Библейский материал. Древо познания добра и зла. Человек же раньше постоянно в дереве обитал. Родился – положили маленького в колыбель. Потом жил, спал в избе, ездил в телеге, плавал в лодке, носил лапти – и заметь, всё вышеперечисленное имеет форму гроба, ну, кроме избы. А потом умирал, и клали его в домовину!.. Гроб – это дом по сути.
– А скажи, Серёга… – я стеснительно приступил к делу. – У меня к тебе такой вопрос. Чисто теоретически мог бы ты взять меня к себе?..
