– Не…
– Ты чего? – пожурил Никита. – Непорядок. Поищи в интернете. Короче, был такой художник Арнольд Бёклин, умер ещё в прошлом веке. Типа, символист, но считается и родоначальником сюрреализма. “Остров мёртвых” – самая знаменитая его работа. Он всего написал пять её вариантов. Третий, между прочим, висел в рейхсканцелярии у Гитлера – тоже о чём-то говорит. Понимаешь, уровень популярности – реально культовая хуйня. А я выцепил в Москве очень крутого художника и заказал у него репродукцию именно третьего варианта. Он в Берлин спецом летал, чтоб все нюансы в музее посмотреть. Всё один в один нарисовал – размер, цвета, мазки. Фактически как оригинал! Хоть бери лоха и наёбывай!
– Классно, – похвалил я. – Алина, наверное, будет очень рада.
– Да уж надеюсь! Интерьерная вещь получилась.
– Никит, – я тем временем сосчитал деньги из конверта, – тут тридцать пять тысяч!
– А это премиальные. Мултанчик ещё от себя передал.
– Может, вернуть? – я засомневался. – Неудобно как-то…
– Удобно! – категорично сказал Никита. Глянул с улыбкой. – Отгадай загадку. Почему вор в законе не жрёт курицу?.. Потому что её ебал петух! – брат засмеялся, и я тоже.
Заехали во двор. Никита заглушил мотор, сказал интимно:
– Я к тебе поссать поднимусь, не против?
– Да ради бога! – с радушием ответил я, судорожно вспоминая, не осталось ли каких-либо следов пребывания Алины в моей квартире. – Чаю попьём, я пожрать что-нибудь сделаю…
– Не, жрать не буду. Кстати, хочешь посмотреть на картину?
– Конечно хочу…
Мы вышли из машины, Никита открыл заднюю дверь и вытащил полутораметровый пакет.
– Тяжёлая, – приподнял. – Рама ещё такая основательная.
– Давай, – я протянул руку.
– Сам справлюсь…
В коридоре Никита прислонил картину к стене. В туалет он, однако, не торопился. Постоял, пару раз втянул носом воздух:
– Ты ж не куришь вроде?
Сердце заколотилось, но я ответил спокойно:
– Иногда случается, покуриваю… – соврал на всякий случай, проклиная чуткий Никитин нюх.
Брат закрыл за собой дверь туалета. Прежде чем он спустил воду и вышел, я метнулся на кухню, оттуда в комнату и на балкон – вдруг завалялся окурочек со следами помады. Но ничего такого, что могло бы уличить Алину, я не заметил.
Никита занёс пакет с картиной в комнату, щёлкнул клинком складного ножа:
– Люстру сделай поярче, – попросил, осторожно вспарывая полиэтилен.
– К сожалению, это всё. Лампочки надо поменять.
Показалась позолоченная рама и задник картины – деревянные планки, серая изнанка холста.
– Я читал где-то, что картину лучше всего рассматривать при освещении, аналогичном тому, в котором её писали. – Никита повернул раму изображением ко мне. – Ну, как?
Остров мёртвых оказался маленьким скалистым амфитеатром посреди зеркальной водной глади стального цвета. Грозовой туман окружал отвесные, с ржавыми потёками склоны. К острову подплывала чёрная лодка, в ней двое – сутулый гребец и стоящая фигура, закутанная в саван. Перед белой мумией поперёк лодки покоился ящик – для саркофага он был коротковат, скорее, большой сундук с загробным скарбом.
Выступающие вперёд каменистые уступы создавали небольшую лагуну. Из малахитовой её мути к суше поднимались ступени. Над пристанью цвёл дикий кустарник, а поодаль кипарисовая роща взметала острые верхушки до бледных облаков. Рыжая выгоревшая трава покрывала изломанные гребни.
Мертвяще безлюдную атмосферу острова пронизывала торжественная кладбищенская благоустроенность. По одну сторону в стене располагались ниши – одинаковые, точно окна. По другую – темнел вход, ведущий в глубину острова-склепа. Сквозь породу кое-где проступали мраморные фрагменты архитектуры, словно бы остров вырос на руинах доисторического Пантеона. Картина не пугала и не умиротворяла. Она опустошала, как банальность: “Мы все умрём”.
– Нравится? – довольным тоном спросил Никита. – Пробирает?
Он оценил скорбный пейзаж критичным прищуром:
– Безнадёга какая, да? Хотя самих мёртвых маловато. Судя по всему, только вон тот товарищ в белом, – указал на стоящую в лодке фигуру.
– Остальные попрятались внутри, – предположил я. – Но возможно, – добавил глубокомысленно, – художник хотел сказать, что для каждого умершего заготовлено индивидуальное одиночество на острове.
– Понятно, что аллегория, – согласился Никита, – но, как по мне, экшена всё равно не хватает. – В уголках его губ затеплилась улыбка. – Вот я в детстве реально нарисовал остров мёртвых! Если матушка не выбросила, покажу тебе как-нибудь. Оборжаться можно. В третьем классе после летних каникул на уроке рисования было задание: “Как я провёл лето”. Ну, и я изобразил… Короче, берег и дети в песке играют. Головы, руки-ноги – пиздец расчленёночка. – Никита хоть и посмеивался, но взгляд его оставался угрюмым.
Снова уставился на картину.
– Мне этот остров напоминает камень на распутье, – после короткого раздумья заключил Никита. – Который из русских сказок. Помнишь? “Налево пойдёшь – коня потеряешь, направо – жизнь потеряешь, а прямо пойдёшь – жив будешь, да себя позабудешь”.
– Хоть разворачивайся, – пошутил я.
– В том и дело, что нельзя повернуть. Это как время вспять. Но знаешь, что самое херовое?
Я почувствовал загривком дуновение чего-то нехорошего.
– Три дороги – это только видимость, – грустно сказал Никита. – На самом деле нет никакого выбора. Дорога всегда одна… Ты не против, если я у тебя до праздников картину подержу?
*****
Каюсь, я не рассказал Алине о неожиданном визите Никиты. Струхнул, что она сразу прекратит наши отношения – уже бесповоротно. Она и сама всего боялась, поэтому для новой встречи подхватила меня в городе, повезла в место, вроде бы максимально удалённое от возможных Никитиных маршрутов. Это была северная окраина Загорска, подсобно-техническая, почти без жилых домов, рядом с трассой.
Для надёжности мы съехали с основной дороги на стоянку для фур – заколоченный на зиму киоск, теремок с прилавком да пара обросших грязью биотуалетов без дверей, похожих в темноте на разорённые склепы. За стоянкой начинались овраг и перелесок. Метрах в ста мерцала огоньками шиномонтажная мастерская.
Я часто наблюдал с экрана любовь в машине, но не представлял, что это настолько неудобно. Мы перебрались на заднее сиденье, а передние кресла сдвинули вперёд. Потом лежали скрюченные. Было тесно и душно. Алина, закончив с гигиеной, протянула мне упаковку с салфетками. Я послушно вытерся, открыл окно, чтоб выкинуть липкий комок. Потянуло запахами трассы – холодом, гарью, соляркой.
– Знаешь, чем пахнет смертная тоска? – спросила Алина. – Вот этим…
