– Это от чего? – я поинтересовался. – Главного?
– Ну, у каждого своё… – ответил Никита. – Поиска смысла жизни. Или смысла смерти. Еда – это ведь удовольствие, которое уводит, расслабляет. А здесь вкусовое удовольствие сведено к минимуму.
Я внимательно посмотрел на Никиту, не понимая, шутит он или серьёзно.
– Но зато меню копеечное, – он продолжал. – И, главное, атмосфера особенная. Тут зависают весьма занимательные экспонаты. Андеграунд преступного мира. Не в законе, конечно, но по-своему весьма авторитетные в Загорске личности. Только специально не пялься на них, они это не любят…
– Кто они?
Никита задумался, потом ответил:
– Честно говоря, не знаю. Я, когда первый раз их увидел, решил, что какие-то ебаньки. “Юродивые” – возможно, более подходящее слово. Да сам увидишь… Самый… э-э-э… яркий – Лёша Крикун. Он действительно покричать любит…
Я решил, что Никита разыгрывает меня.
– Никит, – сказал, – я так понял, возле больницы люди ждут. Может, лучше туда поедем?
– Сейчас никак нельзя. Время неблагоприятное. Я ж объяснял тебе.
– Му… ху… – я постарался вспомнить трудное слово: – Мухурта эта?
– Раху-кала, – подтвердил Никита. – Часы биологические с собой?
– Ага.
В моём бомбере имелся внутренний карман загадочной формы – узкий, длинный, как пришитый чехол. Прочный футляр, подаренный Никитой, помещался там просто идеально.
– В общем, пересидим в “Ивушке”, – сказал Никита. – Бережёного бог бережёт. Да и я не решил окончательно, стоит ли привлекать тебя к нашим разборкам…
В этот момент отворилась дверь павильона. Вышла, пятясь, баба в фартуке. Сивую голову украшал белый накрахмаленный венчик. В руках у неё были швабра и ведро, из которого выглядывал мокрый угол ветоши.
– Доброго вечера, Антонина Захаровна, – поздоровался Никита. – Как у вас там? В полном составе? – и приятельски погладил бабу по плечу.
Та обратила к нам розовое, будто распаренное, лицо:
– Ой, не говори… Офонарели уже… – Она нахмурилась, затем вытащила из ведра и распластала на пороге тряпку: – Правила знаешь, так что вытирай ноги… А привёл кого?
– Брата младшего…
Баба с непередаваемым сочувствием оглядела меня, вздохнула:
– И не надоест же вам…
Никита нарочито старательно пошаркал подошвами, потянул на себя вторую дверь тамбура.
– Учкуду-у-ук!.. – протяжно донеслось из зала. – Три-и колодца-а!.. Защити!.. Защити!.. Нас от со-о-онца-а!.. – тянули квартетом восточные голоса. Дверь закрылась, приглушив песню. Я чуть потоптался на сырой тряпке и двинулся за Никитой.
Снаружи павильон не показался мне большим, но изнутри выглядел неожиданно просторным. Скромное убранство, как в обычной столовой: пол, покрытый линолеумом, десяток столов на тонких стальных ножках, жёсткие стулья; свет тусклый, с пляшущими тенями на потолке и стенах, словно не лампы горели, а факелы.
Все столы были свободны, лишь в дальнем, хуже всего освещённом углу гуляла компания из пяти человек. Рассмотреть лица или одежду не представлялось возможным – всё скрадывала широкая, как завеса, тень. Наше появление, однако, привлекло их внимание, один даже поднял руку и проорал вместо приветствия одновременно с солистом звучащего ВИА:
– Учкуду-у-ук!.. – хрипловато и совсем мимо мелодии.
Никита выбрал дальний столик, повесил бушлат на стул, а сам уселся спиной к окошку, завешенному серой от старости гардиной. Я расположился напротив, отразившись четвертью лица в полупрозрачной черноте стекла.
Рядом с подставкой для солонки и перечницы лежали два одинаковых меню – простенькие, как театральная программка, отпечатанные на фиолетовом картоне.
– Что будешь? – спросил Никита. – Тут всё одинаково невкусно, так что бери любое и не ошибёшься. Гуляш, кстати, нормальный, есть можно. И люля ничего бывает, с пюре. И солянка…
– Чаю возьму, – сказал я.
К нашему столу ковыляла старуха, вдобавок чуть горбатенькая. Поверх синего, похожего на рясу платья на ней был кружевной передничек официантки. Крахмальный венец крепился кокетливой заколкой к седым волосам, скрученным на затылке жиденькой гулькой. Мне сделалось ужасно неловко, что нас собирается обслуживать настолько пожилой человек. Перевёл взгляд на её руки и оторопел. Не меньше преклонного возраста меня озадачил маникюр – вульгарно-красный, никак не вяжущийся с жёлтыми артритными пальцами, похожими на высохшие стручки фасоли, с морщинистой кожей рук и синюшными венами.
Старуха посмотрела сперва на Никиту, потом на меня, и я заметил, что один глаз у неё открыт больше другого. Рот был запавшим, почти провалившимся, отчего сильно выступали вперёд скулы, нос и костлявый подбородок. Тонкие, с синцой, губы сложились в улыбку.
– Меня зовут Елена. Вы готовы сделать заказ? – дребезжаще спросила.
Никиту совершенно не удивил вид нашей официантки. Он сказал, водя пальцем по меню:
– Одну солянку, салат “Осенний”, гуляш, стакан чаю… Точно ничего не будешь, Володька? Ну, как знаешь… Водки грамм триста… Компоту графинчик. И сырничков ещё. Пока всё.
Старуха нацарапала карандашиком пометки, сунула блокнотик в карман фартука и ушла, чуть подволакивая ногу.
– А водку зачем? – спросил я. – Ты ж за рулём!
– Да я и не буду пить, – сказал Никита. – Это для тебя.
– Так и я не хочу.
– Ну, чисто символически, всего рюмку… Ты лучше ответь мне, Володька, как брату… – Никита крепко расставил на столе локти и побуравил меня взглядом следователя. – Ты к Алине как относишься?
Во рту от волнения скисла слюна. Чувствуя, что стремительно краснею, я сказал:
– Хорошо отношусь…
– Она тебе нравится! – Никита откинулся на спинку стула и засмеялся. – Я ж вижу!
Удовлетворившись моим смятением, сказал:
– Не парься, Володька, я ведь не сержусь. Алинка – девка красивая, видная… – он снова привалился к столу. – Просто совета у тебя хочу спросить. Вдруг тебе со стороны виднее?
Старуха звякнула о стол рюмками, поставила графинчик с водкой, два гранёных стакана, кувшин с компотом, тарелку с нарезанными четвертинками хлеба.
Я подумал, что без водки мне уже не расслабиться, а трезвым я буду только позорно пламенеть ушами и вызывать лишние подозрения.
По-хозяйски налил Никите компоту, а себе плеснул в стакан добрую половину графинчика, чтоб подействовало сразу и наверняка.
Показалось, что обманулся и вместо водки хватанул кипятку – так ожгло горло. Встретился глазами с Никитой.
– Ты Алинку видел, общался… Скажи, как она тебе?
– В смысле?
– Ну… Она нормальная? – будто переступая через приличия, выговорил Никита. – По твоим ощущениям?
