Решившись, я зашёл в магазин, купил у Инги развесного печенья и там же возле кассы угостил её. Она заулыбалась, стала отнекиваться, мол, куда мучное, и так полнеет. Я с неожиданной для меня самого развязностью пошутил, что лучше качаться на волнах, чем биться о скалы. Инга, кажется, не поняла шутки, наморщила детский лобик. Я взялся пояснять, что это такой завуалированный комплимент полненьким телесам. Тут по радио Пугачёва затянула про “Жизнь невозможно повернуть назад”. И всё вместе – я, говорящий пошлятину с печеньицем в руке, Алла Пугачёва, ямочки на пухлых щеках Инги, – всё это показалось мне таким абсурдным и постыдным, что я сбежал из магазина, так и не пригласив продавщицу в кино, как собирался.
От тоски по Алине я почти не спал. В мастерской совершил очередную непростительную оплошность. Спросил у Шервица, что такое “литьевой мрамор”.
Он окинул меня хитрым взглядом:
– А зачем тебе?
– Интересно…
– С Алиной, шо ли, тесно пообщался? – спросил насмешливо.
– Вовсе нет! – чуть не закричал я. – С Никитой обсуждали! И вообще, тебе не насрать ли, Шервиц?! – сорвался на грубость.
– А-а-а… – спокойно потянул Шервиц. – С Никитой… Да ничем, в принципе, не отличается от бетонного производства. Просто в составе связующий компонент – не цемент, как у нас, а полиэфирная смола. А в остальном то же самое: смесь на основе мраморной крошки. Или любого другого наполнителя: кварца, гальки. Заполняется форма, потом на вибростол, и готово.
– Что за смола?
– Типа эпоксидки.
– А чем это лучше? Прочнее?
– Не, просто модная технология. Отливка вдвое легче бетонной.
– Это ж хорошо?
– Как сказать… Если делать столешницы для кухни. Но смысл памятника в том, шоб стоял тяжело, монументально, – Шервиц как мог изобразил устойчивость, расставив полусогнутые ноги на ширине плеч. – И, кроме того, непонятно, как материал себя поведёт со временем. Дожди, опять-таки, солнце, снег… – Шервиц снова расцвёл дрянной ухмылкой, от которой у меня сжались кулаки. – Точно с Никитой про мрамор говорил? Я шо-то сомневаюся…
*****
Никита позвонил в пятницу во второй половине дня:
– Буду скоро. Жди во дворе… – чуть ли процедил сквозь зубы и, не дожидаясь моего “да”, отключился.
Я подумал, что если бы Никита о чём-то таком прознал, то, наверное, нагрянул бы в мастерскую без предупреждения. Но всё равно сделалось муторно. Отчаянные думы, как потревоженные летучие мыши, с писком кружили в гулкой моей голове.
Утром состоялась распалубка кенотафов. Один из дорожных обелисков – “комсомольский значок”, – оказывается, предназначался для моего полного тёзки и почти однофамильца: Кротова Владимира Сергеевича.
Дудченко это совпадение показалось забавным. Я для виду поулыбался, но пока слышался цокот скарпеля, выкрашивающего буква за буквой вечную память Владимиру Сергеевичу, испытывал непроходящие томление и беспокойство. А после неприветливого Никитиного звонка кенотаф погибшему в автокатастрофе Кротову окончательно представился мне дурным знаком, мистической чёрной меткой судьбы.
Приехал Никита. Понять, что у него на уме, было сложно. Он не выглядел злым или взбешённым. Может, чуть озабоченным. Из машины не вышел, и голос его, которым он бросил “Садись…” – показался мне остывшим, напрочь лишённым родственных ноток.
Сердце косо стукнуло в грудную кость, но я, стараясь держаться невозмутимо, уселся в кресло, захлопнул дверь. Спросил безучастным тоном:
– Куда?
– В город, – ответил Никита и так резко тронулся, что мой недавний обед взметнулся вверх по пищеводу.
В салоне плавал горклый дух табака. Я чуть приоткрыл окно, и уличный воздух засвистел холодком в открывшуюся щель. Начинало смеркаться. Вечереющее огромное небо было цвета Ледовитого океана – сизое, в мрачных свинцовых тучах.
Никита, словно услышав мои мысли, отозвался, ворочая недобрыми желваками:
– Люблю кладбище. Не конкретное, а вообще. Напоминает океан… Стоишь перед ним и понимаешь, что ты – никто, нахуй! В лучшем случае моряк или рыбак, да и то пока живой…
До самого центра Никита не обмолвился и словом. Какой-то скулящий бес всё подзуживал меня спросить: “Что-то не так, Никита? Скажи прямо!” – но я благоразумно сдерживался. Ведь не я затеял эту дурацкую молчанку.
По большому счёту, мне и не хотелось говорить или слушать. Ещё с раннего утра после душа у меня заложило левое ухо. Как ни прыгал я на одной ноге в надежде вытрясти затёкшую воду, легче не стало. Ковырял в ухе мизинцем, после пытался улучшить ситуацию спичкой, а сделал в итоге только хуже, точно дополнительно утрамбовал глухоту. Такое уже случалось со мной в первый год службы, я тогда отпросился в медпункт, и врачиха в два счёта вымыла мне серную пробку. Я решил, что если само не рассосётся за выходные, то с понедельника поищу поликлинику…
– Ну хорошо, – вдруг сказал Никита, будто принял решение. – Давай чё-нить сожрём, Володька. Ты как? – и впервые за вечер одарил подобием улыбки.
Я вдохнул и выдохнул, затем неспешно ответил:
– Я не голоден…
– Ну, посидишь за компанию тогда. У нас ещё часа полтора. Даже больше. Выйдем возле Гостинки…
При том что исторический центр Загорска всегда казался мне красивым, конкретно Гостиный Двор и его окрестности я недолюбливал. В старом кирпичном здании, напоминающем вокзал, расположился продовольственный рынок, избирательно пахнущий сырым мясом, а снаружи тянулись неопрятные ряды с палатками, где продавали всё сразу – еду, одежду, галантерею, электроприборы, стройматериалы, всевозможный печатный хлам. В конце рядов находился тупичок с двумя голубыми туалетными кабинками, очень похожими на католическую исповедальню. Двери в них были вечно открыты, а продавцы и покупатели совершенно друг друга не стеснялись. По другую сторону от рынка шумела площадь имени Ленина и одноимённая улица – вечно перегруженные рейсовыми автобусами из Москвы и местными маршрутками. А чуть поодаль от Гостиного на месте старого квартала высился новый торговый центр – респектабельный пятиэтажный айсберг с десятками вещевых и продуктовых магазинов, с многочисленными кафе, ресторанами и кинотеатром “Люксор”.
– Может, в “Макдоналдсе”? – наобум предложил я, заметив его жёлтую литеру. – Там кофе вроде нормальный, и не дорого…
– Ты чё?! – Никиту аж передёрнуло. – “Макдоналдс” под чеченами!
– В смысле?
– Сеть им принадлежит. Схавал гамбургер – считай тупо занёс бабла зверью! Ты этого хочешь? Поддерживать рублём ваххабитов?
– Нет, конечно, просто я не знал…
– Зато теперь знаешь! – Никита заехал на тротуар и припарковался возле магазина с вывеской “Автозапчасти”.
Чуть побарабанил пальцами по рулю:
– В “Ивушке” посидим. Место по-своему легендарное. Такой бандитский шалманчик с середины восьмидесятых. В прошлом, конечно. Но ты без меня туда всё равно не суйся…
