– Мопассан всё-таки гений! – восклицала Алина. – Заранее во всё врубился! Что провидение ничем не отличается от правительства, оба безбожно лгут, а поскольку нет возможности переизбрать метафизику, то люди понимают, что кругом обмануты, и хотят добровольно уйти из жизни!
Я отлучился на кухню за кастрюлькой, переложил в неё алоэ, а потом принялся собирать ладонями просыпавшуюся на пол землю из горшка. Старался не забывать при этом произносить изредка:
– Ага!.. Здорово!.. Очень круто!..
– Мой “Тихий Дом” однажды станет флагманом новой культуры погребения! Понимаешь?!
– Понимаю…
Алина ненадолго замолчала. Я услышал:
– Блять! Кому я это всё рассказываю?!
Я поднял голову. Алина стояла посреди комнаты с искажённым от ярости лицом. Потом заграбастала в охапку свою одежду.
– Скорую ещё ему вызови, Хуйболит ботанический!
Для Алины ситуация, очевидно, выглядела следующим образом: она делилась сокровенным, а я вместо того, чтобы с благоговением внимать, занимался спасением алоэ.
Я сначала кинулся к ней, затем в ванную мыть испачканные в земле руки. За это время Алина наспех оделась. Никакие уговоры, что пьяной нельзя садиться за руль, не действовали. Я попытался удержать её, но Алина по-кошачьи быстро и злобно мазнула меня ладонью по лицу. На щеке остались кровавые кавычки от её острых ноготков. Ушла.
Я переживал, что она села за руль в невменяемом состоянии, но надеялся, что ночью дороги пустынны и ничего не случится. Почему-то был уверен, что увижу её завтра. И не ошибся.
*****
В пятницу вечером Алина зачем-то повезла меня в Москву – как она выразилась: “По местам былых разочарований”. С порога увидев свежие царапины на моём лице, с удивлением спросила:
– Я, что ли, так приложилась?.. – а когда я подтвердил, заулыбалась. – Ну, значит, заслужил. Хотя я плохо помню, чем ты меня разозлил…
– Не хотел, чтобы ты уезжала в нетрезвом виде.
– Цела, как видишь. Добралась на автопилоте.
Хмурое Алинино похмелье было полно брюзжащей, пустопорожней горечи:
– Как же я заебалась барахтаться, взбивать из говна масло, как та лягушка… Будто на собственные средства снимаю хуёвый малобюджетный фильм, какой-то сраный артхаус… Всех. Вас. Ненавижу… – говорила обречённо, резко.
– Ну а меня за что ненавидишь? – спросил я безропотно. – Я-то чем тебя обидел?
– Какие, блять, все добренькие, – певуче передразнила. – Че-е-ем оби-и-идел? Видишь? – указала на одинокий тусклый купол. – Благовещенский собор, четырнадцатый век… Канонический пример крестово-купольного белокаменного храма владимиро-суздальской архитектурной школы. С восточной стороны храма находятся три алтарные апсиды. Западный, южный и северный фасады храма имеют традиционное деление на три вертикальных прясла, завершённых закомарами. Включён в список памятников всемирного наследия ЮНЕСКО… – В голосе её зазвучала профессиональная монотонность экскурсовода: – Прошу обратить ваше внимание на фрагмент фрески “Страшный суд”. Иконография “Страшного суда” складывается в византийском искусстве одиннадцатого – двенадцатого веков. Традиционный вариант композиции включает в себя изображения второго пришествия Христа, воскрешение мёртвых и суд над праведными и грешными, торжество праведников в небесном Иерусалиме…
– Откуда ты всё это знаешь? – я преждевременно порадовался, что она отвлеклась от своей угрюмой печали… – Прясла эти, кома́ры…
– Закома́ры. Полукруглая форма свода, которым заканчивается наружный участок стены. Откуда знаю? Курсы закончила и работала гидом. – Она снова заговорила с уставшей отрешённостью. – Полгода… Пока в администрацию не устроилась. А до того в Барвихе проживала у одного прекрасного человека. Надеялась на что-то, планы строила. А потом этот любящий мужчина отправил меня домой к папе с мамой, потому что супружниц его партнёров по бизнесу во время барбекю, видишь ли, смущали мои “татуировки разложения” – кажется, он так выразился… Да… Фреска Страшного суда. Сатана на троне, а на руках у него спелёнутый Антихрист. Я вот пока экскурсии водила, рассказывала туристам, что весь двадцатый век обманутые бабёнки из Загорска и окрестностей черкали крохотные записочки с именами своих обидчиков и совали в эти пелёнки. А там реально, пока не отреставрировали фреску, щели между кирпичами были в палец толщиной… И это считалось хуже самого чёрного проклятия. Типа персональная жалоба, которая сразу доходит до Сатаны. И я вот тоже хотела такую записочку написать. Чтоб ёбарь мой барвихинский уже при жизни в аду горел…
От вкрадчивой ненависти в её голосе по моей спине пробежали ледяные мурашки.
– Сунула записочку? – спросил.
– Нет… – сказала удручённо. – Там в соборе есть Иерусалимская икона Божьей Матери. Помню, подошла, чтоб прощения попросить за то, что сделаю… Смотрю на неё и вижу обычную бабу, на коленях у которой сидит безмятежный лилипут. И я подумала: “Да какой, в жопу, ад!”
Мы выехали из города на трассу.
– Зато теперь ты с Никитой, – произнёс я с трудом. – Он тебя любит, поддерживает, понимает.
– А что Никита? – Алина поморщилась. – Мужику за сорок, а ведёт себя как алчный, избалованный ребёнок…
– Ты же сама говорила, что он толковый…
– Поднатаскался за последние годы. Как говорится: не знающий, но осведомлённый… Типа, в курсе про “Тихий Дон”, но не потому, что читал Шолохова, а просто помнит стишок про Деда Мороза: “Кому чё, кому ничё, кому хуй через плечо, кому штопаный гондон, кому книжку «Тихий Дон»…”
Мне вспомнился вчерашний разговор, Алинины мечты о похоронном прожекте “Тихий Дом”.
– Ты вчера говорила, – сказал я поспешно, – что хочешь открыть своё бюро ритуальных услуг нового типа.
Она не слушала:
– Назвала Никиту ребёнком, а ведь сама в сути ничем не отличаюсь. Всё больше напоминаю себе оставленного младенца. Лежит на спине и трясёт с остервенением погремушкой, чтоб развлечь себя, и сам уже понимает, что не помогает эта ёбаная погремушка!.. – и стукнула кулаком по рулю. Машина вильнула. – Да, припоминаю… Были неплохие идеи, но сложно у нас в стране что-то толковое организовать. Бабки нужны, связи. Наступил черёд крупных корпораций, а у средних и мелких похоронных фирм не будет средств и возможностей модернизировать свою чахлую кустарщину. Ты же сам видел этих динозавров.
– Каких?
– Ну, в “Шубуде”! – быстро глянула на меня. – Между нами говоря, Никитин “Реквием” – позавчерашний день по своим технологиям. Не говоря о Мултановском с его дряхлым комбинатом! Нигде в мире так уже не работают. И кладбища давно частные… Знаешь, как ни странно, – она будто сама была удивлена своему случайному открытию, – самый передовой из этой пиздобратии – Гапоненко, которого они все дружно ненавидят! Реально мужичок пытается что-то новое продвинуть. Технологии, инновации, услуги. У Никиты при всей живости ума осталась психология бандоса из девяностых. Понятия какие-то дикие. Залип в бетоне своём… А Гапоненко уже литьевой мрамор потихоньку освоил, сайт сделал, рекламу запустил, холодильник свой в больнице поставил. Дружит с кем надо… Я Никите давно предлагала – давай делать надгробия с жидкокристаллическим экраном. Идея гениальная!.. Хорошо, не гениальная, просто интересная, новая!
