Похожий на катафалк “майбах” стоял неподалёку от “ауди” Гапона. Признаться, после восторженных ахов Гапона я ожидал увидеть нечто вроде многометрового лимузина или другого автодорожного крейсера, а это был седан-переросток, ряженный в “мерседес”.
– Ехали на чёрном катафалке! А вокруг сияли огоньки-и-и!.. – Гапон нежно погладил его чёрный сверкающий кузов. – Зверюга! И сколько такой красапет щас стоит?
Глеб Вадимович, с неудовольствием наблюдавший за Гапоном, достал ключ на брелке, пожал плечами.
– Не знаю… – пискнул сигнализацией. – Миллионов шесть.
– Ше-е-есть… – почтительным эхом отозвался Гапон. – Но это полностью зафаршированный, да? А если, допустим, попроще фарш, то сколько лямов будет стоить?.. А какого он года, пятого или шестого?.. Кстати, а пробег какой?
Глеб Вадимович пропустил мимо ушей весь этот каскад вопросов и уселся на водительское место.
Денис Борисович открыл заднюю дверь:
– Прошу вас, Володя…
Из машины дохнуло неожиданным холодом и ещё чем-то иррациональным и жутким, от чего ноги у меня наполнились ватной немощью, как в сновидческом кошмаре про котлован. Впрочем, чувство это почти сразу скукожилось до точки, и осталась одна тоска, что мне никогда не хватит воли отказаться от навязанной поездки. Ещё бы – это же будет выглядеть комично, и я сразу превращусь в посмеш-ш-шище!..
Но никогда раньше не доводилось мне видеть такого шикарного салона. Больше изысканной кожаной отделки впечатляли деревянные, драгоценного янтарного блеска, панели, которыми были щедро инкрустированы двери и приборная доска. Руль походил на штурвал какой-нибудь миллиардерской яхты.
Усевшись, я закрыл дверь и будто оказался в вакуумной капсуле, чью пахнущую освежителем тишину разделял со мной Глеб Вадимович. Звукоизоляция была потрясающей: дождь, шелест ветра, крикливый голос Гапона – все шумы оказались разом отрублены единым герметичным хлопком.
Кресло было широким и невероятно удобным. В отличие от прочих машин, где мне когда-то доводилось сиживать, тут вполне хватало места и для вытянутых ног. Слева на широком подлокотнике лежал пульт, управляющий непонятно чем. Лакированную доску усеяли какие-то кнопки, назначение которых я вообще не представлял. В глубине между креслами помещался мини-бар. Крышка его была сдвинута вниз, виднелись горлышки бутылок.
Я старался не проявлять излишнего любопытства, просто смотрел под ноги на чёрный коврик. В какой-то момент показалось, что Глеб Вадимович украдкой наблюдает за мной в зеркале, но, когда я поднял глаза, отражение его тотчас сбежало.
– …Депутатский мандат, конечно, вещь хорошая, но спасает далеко не во всех случаях!.. – снова ворвался в салон голос Гапона. – Стреляют-то не в мандат, а в башку! Хе-е!.. – это Денис Борисович открыл дверь машины.
– До встречи, Аркадий Зиновьевич. Отдельная благодарность за великолепное угощение! – Денис Борисович с юношеской гибкостью уселся на переднее кресло. Снова хлопнуло. Посторонние звуки остались снаружи.
Урчал прогревающийся мотор, Гапон на разные лады махал нам рукой – то так, то эдак, чуть ли не слал воздушные поцелуи. Потом с видом, будто вспомнил нечто чрезвычайно важное, постучал с моей стороны.
Я не без труда отыскал на янтарной панели нужную клавишу и до половины опустил стекло. Мягко шурша, оно съехало вниз, похожее на прозрачный нож гильотины. В салон хлынула талая сырость.
Гапон улыбался, точно оживший чеширский смайлик, безумный и клоунский:
– Ты там поосторожней, Володька, не безобразничай!.. Как в песне поётся – только не усрись на полдороге, товарищ жопа! Ха-га-а!..
– Уж как-нибудь!.. – я по-хозяйски откинулся в кресле и поднял стекло.
*****
Дождевые капли на стекле напоминали орду, штурмующую крепостную стену. Юркие, упрямые, они карабкались вверх, а дворники, точно средневековое вундерваффе, раз за разом сметали все атаки прозрачных воинов.
Из темноты показался и вырос кряж пустотелых высоток. Где-то на уровне последних этажей сыпала гаснущими звёздами сварка, а рядом зиговал стрелой подъёмный кран. Похоже, это были те самые “монолиты”, к которым приценивался Никита в мой первый вечер в Загорске. И я готов был поклясться, что определённо видел эту стройку минут двадцать назад. Запомнились небесная сварка, кран и заодно мысль: “Надо же, ночь, а люди трудятся…”
Прежняя тревога поутихла, я не особенно переживал, что мы заблудились и нарезаем второй круг по объездной дороге. В пластиковом стаканчике на донышке плескался арманьяк. По любезному предложению Дениса Борисовича я угостился наобум из мини-бара и гомеопатически опохмелялся, по-пчелиному окуная самый кончик языка. Экзотический алкоголь на вкус напоминал самый обычный коньяк, разбодяженный ещё чем-то крепким. Когда-то на дне рождения Николая Сергеевича, отца Толика Якушева, мы тайком слили из бутылок остатки, а полученную смесь разделили поровну, каждому по полрюмки – получился примерно такой же арманьяк…
Я не заметил, как погрузился в поверхностную грёзу, что роскошный “майбах” – моя собственность. Было приятно просто молчать и смотреть на летящую обочину: рекламные щиты, люминесцентную слякоть, поля, чёрно-белые, как коровьи шкуры.
Потом замелькала промзона: ветхие цеха из кирпича, новые бетонные корпуса, врытые в грунт приземистые купола, похожие на фантастические бункеры или бомбоубежища. Элеватор комбикормового завода в подсвеченной темноте выглядел словно орбитальная станция, да и вся ночь была точно открытый космос.
Денис Борисович, едва мы тронулись, должно быть, из вежливости спросил, как меня угораздило оказаться на втором городском… Я мог бы ответить что угодно, придумать любой удобоваримый ответ, но вместо этого начал рассказывать ему про насекомий погост, малолетнюю похоронщицу Лиду-Лизу, трупик ласточки в школьном портфеле.
Не знаю, что произошло со мной. Это были очень личные, даже заветные истории. Но дорожная обстановка убаюкивала, а Денис Борисович, сидя вполоборота, одобрительно щурился, уточнял, задавал вопросы и вообще вёл себя как слушатель, которому всё до чрезвычайности интересно.
Услышав, к примеру, про заброшенный детский сад и странную парочку возле кладбища-песочницы, воскликнул увлечённо:
– Так это были те самые, из детства? Ваша Лида-Лиза? Ну надо же!
– Нет, не они. Просто какие-то случайные подростки. Прогульщики. И детский сад не тот. Я спрашивал у матери. Мы жили тогда в Тушино, а моя московская школа была уже на Беговой…
– Жаль, очень жаль! А может, всё-таки они? Ведь даже рисунки на стене совпали!
– Так этого изобразительного добра в каждом детском заведении на каждом заборе хватало – Незнайки, Буратины.
Особый фурор вызвала эпитафия с памятника дедушки Лёни.
Глаза у Дениса Борисовича вспыхнули, как у кота. По его настойчивой просьбе мне пришлось несколько раз воспроизвести четверостишие, давно ставшее для меня обыденным:
