По вежливо-равнодушным лицам я понял, что любопытство ко мне хоть и свежее, но стремительно затухающее, – посмотрели и отвернулись. Тот, что постарше, был худощав и изысканно сед. Бесцветный рот его обрамляла аккуратная белоснежная бородка. Он хоть и сидел, но производил впечатление человека очень высокого. Вполне возможно, эту иллюзию создавала идеальная осанка. Длинный узкий череп, казалось, не имел никаких скруглённостей, плавностей и выглядел почти гранёным. Даже оправа изящных очков была резко прямоугольной. Для “начальства” одевался он очень вольно – в какой-то ультрамодный френч поверх чёрной водолазки, серые джинсы и ботинки, напоминающие футбольные бутсы. Но смотрелось всё это стильно и дорого.
Второго москвича я вообще принял в первую секунду за нашего Мукася, но, сделав шаг к столу, понял, что обознался. На молодом его отёкшем лице отливали чернильной синевой выбритые щёки. Глаза с зеленоватым семитским отливом глядели кругло, по-совиному. Тёмные, гладко уложенные, густые волосы напоминали новенький ладный паричок. Как и Мукась, второй москвич был плотной комплекции, одет в глиняного цвета костюм и при галстуке цвета андреевской ленты. Он уткнулся в чудно́й мобильник с необычно крупным экраном.
А вот Гапон вроде бы искренне обрадовался моему появлению, словно оно возвращало ему право на самого себя, крикливого и шумного:
– О! Владимир с бабы вернулся! Разговелся на полпалки? – и подмигнул с лукавой оглядкой на гостей. – Люблю худых, ебу любых! Ха-га-а!.. Чего невесёлый такой?! Плохо обслужили?
Стоило ожидать, что Гапон вот так с ходу возьмёт и опозорит меня перед незнакомыми людьми – выставит быковатым юным упырём, пользующимся услугами проституток.
– Ничё не хмурый! – вспыхнул я. Но быстро сообразил, что выражение лица у меня, наверное, и впрямь недовольное, согнал желваки, даже выдавил небрежную ухмылку и, отодвинув стул, присел напротив москвичей.
Молодой трагично воздел густые, кавказского покроя брови. Не переставая поглаживать пальцем экран мобильника, пробормотал:
– Post coitum omne animal triste…
По чистой случайности я знал это изречение. Алина последнее время грозилась окольцевать латиницей бедро, подолгу выискивала в сети подходящий модно-готический шрифт и даже изредка советовалась со мной, какой лучше, но в итоге отложила татуировку, опасаясь, что это очередной рецидив, как она называла, “синей болезни”.
И всё же ремарка про скорбь посткоитальной твари показалась мне если не хамской, то очень бестактной, особенно учитывая интонацию. Пока я лихорадочно соображал, что ответить, старший москвич вольно перевёл:
– Каждый пацан печален после отдыха, – и, как мне показалось, улыбнулся – видимо, чтобы сгладить неловкую ситуацию.
Я понял, что это и есть Денис Борисович. Вблизи он выглядел ещё породистей. Костистое умное лицо портили только уши – большие, вялые, с набрякшими мочками.
– Аристо́-тель, нах! – словно пивной кружкой об стол, припечатал я, чтобы сказать хоть что-то. Ну, и заодно показать, что не лыком шит.
– Хе-е.. – во влажных телячьих глазах Гапона заиграл бес. – А может, зря вы, господа, от компании наших прелестниц отказались? Хотите, вернём их за стол? Пусть, так сказать, своим видом украшают…
– Удовольствие зрения ведёт к гибели смысла, – сухо отказался Денис Борисович. И, повернувшись вполоборота, тихонько поинтересовался: – Который час, Глеб Вадимович?
Тот интимно шепнул ему:
– Без четверти двенадцать…
– Скоро поедем, – сообщил Денис Борисович Гапону. – Поздно уже.
– Да посидите! – радушно взмолился Гапон. – Вы с нашим Владимиром ещё не познакомились!
Глеб Вадимович выразительно прокашлялся:
– Ну, это обстоятельство, конечно, в корне меняет дело…
Я чувствовал себя предельно уязвлённым. Отдельно злило, что из-за трёпа Гапона у посторонних людей заранее сложилось обо мне такое пренебрежительное мнение.
– Владимир – сотрудник нашей службы охраны. Боец! – зачем-то нахваливал меня Гапон. – Как говорится, вышел в море флот могучий: “Сильный”, “Грозный”, “Злоебучий”! Хе-е!.. – прошелестел. – Это я о нём вам сегодня рассказывал. Помните, Денис Борисович? Вы ещё очень смеялись…
Оставалось лишь догадываться, что такого весёлого Гапон наговорил про меня. Но слова его внесли некоторое оживление. Глеб Вадимович даже оторвался от своего телефона, и во взгляде его читалось утомлённое любопытство. Как ни было мне тоскливо, я с мрачным сарказмом отметил, что москвичи чем-то похожи на перевёртыш пары из “Двенадцати стульев” с той, наизнанку, разницей, что Киса Воробьянинов тут действительно “гигант мысли”, а великий комбинатор – верный денщик.
В ухоженных пальцах Дениса Борисовича, как у фокусника, возникла визитка, которую он аккуратно положил передо мной на стол. Я придвинул чёрный прямоугольник к себе. Материал на ощупь напоминал не плотную бумагу, а, скорее, выделанную до картонной твёрдости кожу. На глянцевой поверхности крупным серебристым шрифтом было вытеснено “Кнохин-Ландау”, а чуть пониже “директор-координатор”, логотип, буквы “КПП”, телефон и факс.
– Но вот проблема! – продолжал Гапон, то ли взаправду жалуясь, то ли изощрённо куражась. – Не хочет Владимир больше с нами сотрудничать. И почему, спрашивается?! С тёлкой он своей, видите ли, разбежался! Я ему и денег предложил, и достойную перспективу, а он нос воротит! Прям не знаю, что делать, у меня все аргументы закончились…
Москвичи не разделили с ним сожаления по этому поводу. Глеб Вадимович выразительно кашлянул, заскрипел стулом потянувшийся к минеральной воде Денис Борисович.
Я сперва расслышал, а после понял, что свистящий, похожий на раздражённый птичий щебет звук исходит от меня – это я вовсю цыкаю разбитым зубом. Дурацкая привычка прилипла месяц назад, сразу после драки с Никитой. Алина не раз говорила, и я сам замечал, что, когда нервничаю, начинаю цыкать…
Одёргивать Гапона я не стал – пусть себе треплется. Я понимал, что вижу москвичей в первый и последний раз, и какая разница, каким они меня запомнят. Точнее, позабудут. Чтобы снова не сорваться на свист, просто вытащил из подставки зубочистку и зажал во рту, как сигару.
А Гапон ещё с полминуты ехидно поучал: “Володя, жизнь – как младенческая распашонка: коротка и обосрана”, я с безразличным лицом жевал холодящий мятный кончик зубочистки, решив, что, едва он заткнётся, встану и попрощаюсь. Подумал ещё с досадой, что в кошельке после Тани оставалось рублей полтораста, и вряд ли этого хватит на такси до Сортировочной, а потом запоздало вспомнил – в заднем кармане штанов лежат наградные пятнадцать тысяч.
Удобный момент для прощания я прозевал. Секундой раньше Гапон горделиво выкатил мясистую нижнюю губу:
– А мы тут, между прочим, Володя, не просто так бухаем, а разговоры умные ведём. О телоцентричности! – и с комичной важностью поднял указательный палец – совсем как Ваня из мультфильма про волшебное колечко.
