Голос взял паузу, словно бы давая Гапону высказаться. Тот воспользовался этим, чтобы разрешиться глуповатым каламбуром:
– Хе-хе, как говорится, от слов к телу!..
Неожиданно в разговор вклинился второй голос – высокий, моложавый, с высокомерно-раздражёнными интонациями.
– Лично мне этот процесс напоминает легенду о Микеланджело, – сказал он, чуть торопясь. – Микеланджело погружал в ванну труп, затем понемногу спускал воду, наблюдая, какие части первыми проступят над поверхностью, и затем переносил это на мрамор. Вот так же из океана логоцентричности проступает телоцентричность…
Последняя фраза прозвучала комично, потому что синхронно с ней Гапон дурашливо подкинул своё: “Вот так они и жили – иголок не было, хуем шили!”
– Вы просто кладезь обсценного фольклора, – благожелательно сказал Гапону первый голос. – Но я, уважаемые коллеги, с вашего позволения, закончу мысль… Ядро культуры переместилось в сферу визуального. Я имею в виду не только кино, телевидение и прочие мультимедийные виды искусства, но и остальные сферы человеческой жизни. Даже современный погребальный ритуал отказывается от игры со словом и апеллирует к зрительной метафоре тела…
Мне бы и в голову не пришло, что Гапон способен поддерживать такие сложные философские темы. Но, к моему изумлению, он дико воодушевился:
– Да! Именно! В самую точку, Денис Борисович! Я ж говорю – нашему бизнесу не хватает элементов шоу и мультимедийности! Похороны должны быть как театральное представление! Нам нужно привлекать режиссёров, аниматоров специально обученных. Чтоб, как вы справедливо заметили, и римляне у нас были, и греки с египтянами! Пираты, викинги, если клиент пожелает. Ну, там, погребение воина – костёр, ладья, все причиндалы языческие! А для детей, как вариант, похороны по сюжетам Диснея! Это в порядке бреда, конечно, хе-хе!..
Возможно, я не в полной мере ухватил, что имел в виду Денис Борисович, говоря про “телоцентричность”, но Гапон явно нёс какую-то похоронно-коммерческую отсебятину. Его, однако, никто не перебивал. Он говорил как рубил, и я даже засомневался, может, это я как раз чего-то недопонял.
– Вы же сами сказали, что смерть социально более значима, чем рождение! А современные похороны и есть закрывание этого… Да ёб же ж! – Гапон с раздражением стукнул по столу. – Опять вылетело слово немецкое!
– Гештальт.
– Точно! Посмертное закрывание гештальта! Если был чем-то увлечён при жизни – дополучи ещё и после смерти! Не, – тут Гапон снова застенчиво похехекал, – если родители сами начнут мутить похороны в стиле Белоснежки – это уже конкретная течь в баке, согласен. Но если мы будем такое предлагать – то нормально! Сфера услуг и ничего личного. Это я и называю новым элитарным подходом!
– Погодите, погодите! – занудливо сказал голос помоложе. – В каком ключе элитарным? Типа любой каприз вип-клиентуры?
– Я в том смысле, что мы – элита! – вскричал Гапон. – Вы, я, Денис Борисович! Но и любой каприз тоже. Короче, элитарность во всём!
– Элита, значит? – странным тоном переспросил Денис Борисович. – Ох… Звучит как оксюморон.
– Похоронная элита! – с жаром подтвердил Гапон. – Вы же сами в прошлый раз…
Второй голос сказал надменно:
– Вообще-то Денис Борисович объяснял, что во все времена кладбищенское ремесло было занятием непрестижным, чуть ли не сродни палачеству…
– Не-е, – заторопился Гапон, – я помню, вы говорили, что смерть – это сейчас непрестижно, но её можно сделать потреблением, потому что китч, в том числе и похоронный, никто не отменял…
– Глеб Вадимович, – обратился Денис Борисович. – А помните, как в оригинале “Гамлета” назывались могильщики?
– Какие-нибудь gravediggers? – спросил молодой. – Или там на староанглийском как-то?
– Сlowns! – голос Дениса Борисовича непостижимым образом улыбнулся.
– Клоуны, что ли?
– Скорее, “шуты”. Это же не просто гробокопатели, а эдакие философствующие о смерти хохмачи, возможно, отчасти даже инфернальные сущности… Я к тому, что могильщики были не изгоями, а скорее социальными маргиналами, ассенизаторами пограничного.
– Цирк сгорел, а клоуны восстали из ада, хе-е… – нерешительно пошутил Гапон. Мне представилось, как он по-сиротски озирается, пытаясь заново притулиться к разговору, из которого его случайно или же нарочно вытолкали. – Клоуны – они ж реально стрёмные! С хера ли про них столько фильмов ужасов нашлёпали?..
– А как же каготы? – спросил Глеб Вадимович.
– Каготы, мой дорогой, – отвечал ему Денис Борисович, – не являлись кастой сугубо похоронщиков, они и плотничали, и врачевали, но справедливости ради отмечу, что в той же Гаскони они считались неприкасаемыми вне зависимости от формата профессиональной специализации.
– Тыс-с-сяча чер-р-ртей!.. – полез напролом Гапон. – Нам, гасконцам, что ебать, что не ебать, лишь бы пропотеть, хе-хе!.. Ну, а кто тогда элита, как не мы! Не комбинат же загорский? Я помню, вы объясняли в прошлый раз. Формально мы ещё контрэлита. Но это только вопрос времени, так ведь? А Мултан или ГУП “Ритуал” – типичнейшая антиэлита. Нихуя нормально создать не могут, а руководить, понимаешь, хотят! И пришли ведь, сучары, на всё готовое! А я, вы знаете, бизнес с завафлённого рубля начал! И поднялся за пару лет! Вы сами про мой “Элизиум”, то есть, – он торопливо поправился, – я имею в виду наш “Элизиум”, сказали, что это храмовое сооружение!
– О, да! Загорский югендстиль! – полунасмешливо произнёс Глеб Вадимович. – Темпл и тотенбург.
Вдруг посреди разговора замерла неожиданная тишина. Я, почему-то уверенный, что виной тому мой силуэт, поспешно толкнул дверь.
*****
Если бы не восседающий под фиолетовым балдахином Гапон, я бы подумал, что ошибся залом. Цветастое пространство “Дастархана” в новом ракурсе отдавало чем-то индийским. Приплюснутые коротконогие столики, инкрустированные поверху узорами, топчаны, коврики, подушки, ткани и ширмы разом утратили арабские мотивы. Матерчатые боковины диванов, оказывается, были расшиты какими-то недоделанными свастиками, которые я раньше почему-то не заметил. На одной из тумб стоял деревянный, размером с моську, жестяной слоник-светильник.
На этом перемены не закончились. Пахло по-другому – не жареным мясом, а какими-то специями, с преобладанием карри. И был ещё один момент, в чистом виде умозрительный: вместо ощущения чьего-то незримого присутствия, донимавшего меня раньше, пришло стойкое ощущение недоброй, неуютной целостности. Будто взялись из ниоткуда похожие на облачка пазлы и сложились в общую картинку окончательной необратимой тревоги.
Личный состав за столом полностью сменился. Не было пунцовощёкого Капустина – наверное, сбежал к своей Вике. Дастархан, где возлежали Дмитрий Ростиславович с Алёшей, тоже пустовал. Отсутствовал даже Иваныч – завис, должно быть, в блядском закутке.
Напротив Гапона сидели незнакомые двое. Закрадывалась мысль, что Гапон сознательно удалил всех приятелей, чтобы освободить плацдарм для новых гостей поважнее. После прозвучавших слов о “храмовом сооружении” я уже догадался, что это и есть те самые москвичи, о которых столько говорилось.
