– Футляр от очков, – я убрал её руку с кармана.
Она провела пальцем по моей раскрытой ладони:
– Грубая, пипец! Как пятка. Выходит, ты реально служил в стройбате.
– Лучше расскажи, чем история закончилась? – я прилёг рядом, точнее, опустился на локти.
– Ну, как чем… – Таня поглаживала мой живот, подбираясь ноготками к экватору ремня. – Похмелье было жёс-с-ское! Юльчиха шутила, что мы теперь с ней породнились, в нас был один и тот же хуй. Серёжа этот в меня ещё и кончил, мудила! Юльчиха прикалывалась, что если я залечу, то они возьмут моего ребёнка и будут воспитывать. Вот так мы ржали, а на следующий день она мне позвонила и сказала: сука, я тебя ненавижу. Я пожертвовала, можно сказать, своей честью, чтобы вывести блядского гада на чистую воду! А вместо благодарности услышала, что сука…
Таня, пока рассказывала, успела подобраться к ширинке и запустить туда пальцы. Я всё ждал, что она как-то отреагирует на мой калибр, но Таня ничего не сказала. Мне стало досадно, что на грубые ладони она обратила внимание, а здесь нет…
Озорно поглядела:
– Харе́ ломаться! Ну хочешь же! Зачем себя мучить?! Я классно отсосу!
– Ты погоди… – сказал я, понимая, что несу какую-то чушь. – Я хотел ещё спросить. Неужели тебе не грустно, что у тебя такая… э-э-э… работа? У тебя всё-таки семья, муж и сын.
– Ни разу не грустно! – Таня уже примеривалась ко мне ртом, но, услышав последнюю фразу, отвлеклась. – Меня, если честно, больше расстраивает, что я, к примеру, никогда не полечу в космос, не узнаю тайну мироздания…
Я решил, что она профессионально троллит меня, но лицо у неё было печальным.
– Ладно, раз ты такой осторожный, давай с презиком. Заламинируем нашу эрекцию!
Я завороженно проследил, как Танина рука скользнула к сброшенному халатику. Спустя секунду она надорвала зубами синюю обёртку презерватива, и тот вдруг оказался у неё во рту. Она пожевала его, приноравливая под язык. Потом склонилась и одним движением раскатала на мне презерватив неожиданно хваткими губами – будто и вправду заламинировала, хотя и только до половины.
– Коротковата кольчужка, – хмыкнула, снова припала, подняв на меня щуристые плутовские глаза.
Может, из-за выпитого коньяка, притупившего все чувства, ласка в резине показалась мне до обидного невнятной. Я почти не видел Таниного лица, а лишь шныряющую туда-сюда химически выбеленную макушку, тёмные корни волос и беззащитно-розовый, как мышиный хвостик, пробор. Некстати вспомнился и подзабытый Санёк из травмпункта, точнее, его удручённые слова: “Чужим ртом себе подрочил”.
Таня вовсю старалась, постанывала, хлюпала горлом, помогала рукой. После очередного судорожного “нырка” утёрла сбегающую по подбородку слюну:
– Тебе нравится? – спросила, отдуваясь.
– Очень, – молниеносно соврал я, с тоской глядя на перламутровый от презерватива член. Хотелось только одного – чтобы она побыстрее отмучилась со мной. Я призывал на помощь Сильвию Сэйнт, но в голову, как назло, лезли только посторонние совершенно нелепые картины. Сперва вспоминалась желтоволосая продавщица Инга, а потом вообще чёрт-те что – кустарная вывеска в подвальчике рядом с продуктовым, где чья-то злая воля размашисто исправила “о” на “а”: “СрАчный ремонт телефонов”.
Только она нащупала правильный ритм, только я понадеялся, что ещё немного, и всё закончится, как в наш закуток ввалилась девица в сетчатых чулках, тянущая за собой Иваныча. Тот при виде нас мерзко оскалился, а девица вскрикнула со смехом:
– Ой, простите!..
От пережитой неловкости стыд ударил в голову. Сразу зафальшивило частотами левое ухо. А помешавшая нам парочка с шумом ввалилась в соседний закуток. Слышно было каждое слово.
– У бабёшечек, Андрей Иванович, точка G находится в конце слова shopping, – отчётливо сказала девица.
– Сама придумала? – Иваныч закряхтел пружинами дивана.
– Нет, народный фольклор…
– А какой ещё бывает фольклор, как не народный? – насмешливым тоном спросил Иваныч.
Девица чуть подумала:
– Городской?
– А там не народ, что ли, живёт, в городе? Ты давай прекращай из себя умную корчить! – и снова протяжно заскрипели пружины.
Девица произнесла игриво:
– Андрей Иванович, вы коварный-прековарный! Вот зачем вы так с деньгами?
– Как? – тот засмеялся.
– Раскладываете, типа бери сама. Это чтоб посмотреть, жадная я или нет? Вдруг возьму много, тогда вы меня не позовёте больше!
Я перевёл взгляд на Таню. Она, точно кающаяся грешница, била передо мной поклоны. Подбородок её был в слюне, с виду очень похожей на сперму – как если бы над её лицом надругался негритянский ганг-банг.
Вынув изо рта, спросила устало:
– Точно хорошо?
– Точно, – пробормотал я.
Издалека, через две или три ячейки, просочился хохочущий басок Гапона:
– Ебливой куме только хуй на уме!..
– А-тях-тях! На уме-е!.. – откликнулось пространство Алёшей, но совершенно с другой стороны.
Я уже не понимал, то ли вправду стены такие тонкие, то ли мной опять овладела одна из навязчивых слуховых галлюцинаций.
Похотливые и путаные речи звучали отовсюду, словно мы оказались в эпицентре какого-то борделя-улея в одной из его ячеек, окружённые со всех сторон выдохшимся престарелым развратом.
– А можно без гондона? – сладострастно подвывал за стеной Дмитрий Ростиславович.
– Нельзя-а-а… – отвечали ему. Наверное, та самая дылда Милена.
– Я перед тобой лежу, в подушках утопая! – бредово декламировала подружка Иваныча. – Раздета вся! Моя прекрасна нагота! А ты, бокал мартини допивая, с улыбкой достаёшь кусочек льда! И я дрожу, предчувствуя усладу! Губами ты к моим губам приник! Я получу сейчас свою награду! И вслед за льдом по телу побежит язык! И ручками меня ты так ласкаешь, что я кричу: ещё… ещё… ещё!..
– Ха-га-а! Я ебуся лучше гуся: гусь ебётся – задаётся, я ебусь – не задаюсь!..
– А-тях-тях! – донеслось Алёшино. – Гусь!..
– Ну почему нет?! – разочарованно застонал из другого угла Дмитрий Ростиславович.
– Потому что вы об этом спросили. Значит, уже практикуете такое! А мне ваша зараза не нужна! Минет – пожалуйста, сколько угодно, а остальное только в презике!..
– Ой, у вас падает!.. – громко констатировали в соседнем закутке у Иваныча.
– Меньше стишки читай, а больше делом занимайся!
– Я маме говорю, – произнесла непонятно откуда Венера усталым тоном. – Дай мне хотя бы двести тыщ на первый взнос, а она такая – сама зарабатывай! Я ей: мама, я всё посчитала, можно взять ипотеку на десять лет и в этой квартире не жить, сдавать в аренду, а через пять лет взнос уменьшится до двенадцати тысяч…
