– Кикбоксинг. Три месяца в десятом классе…
– Да ты гонишь!
Но это была чистая правда. Секция находилась в соседней школе. Записался я туда на пару с Толиком Якушевым, но в итоге тренироваться среди чужих было невыносимо, нас постоянно задирали, и мы забросили тренировки.
Мукась не сдавался:
– Как сейчас в десантуре-то служится?
– Откуда мне знать. Я в стройбате служил.
– С братом уже помирились?
– А с чего ты решил, что мы ссорились?
– Слухи разные ходят…
– Глеб, слушай, а тебе не похуй?
– А чё такое?! – он скалил мелкие, как очищенные семечки, зубы. – Уже и спросить нельзя? Опасный и дерзкий?!
А потом Мукасю позвонили с симки-“маячка”. Нас ждал мертвец.
*****
Улица Щорса затерялась среди обширного частного сектора, стоящего на отшибе Загорска, точно лес или болото. Добирались мы туда неожиданно долго. Сначала застряли возле рынка, потом, выехав на объездную трассу, угодили в неторопливый караван фур и плелись вместе с ним.
Жабраилов, подзуживаемый Мукасём: “Джихадыч, не тормозуй – сникерсуй!”, закусив жилистую губу, всё пытался выскочить из западни и поспешно нырял обратно – с противоположной стороны машины шли нескончаемым потоком.
После очередной такой попытки мы просто чудом успели втиснуться обратно в свой ряд. И буквально через секунду мимо по встречке пролетел, сигналя, точно матерясь, лязгающий грузовик.
– Бля, после такого сникерса и памперснуть не грех!.. – похихикал, ёжась, Мукась. – Ладно, Рустамчик, ну его нахуй, тише едешь – дальше будешь, – закончил он чуть смущённо и больше Жабраилова не подгонял.
На самом деле мы втроём нешуточно струхнули. Реально, будто сама смерть пронеслась мимо, грохоча, как железная бочка.
В кабине удушливо пахло парфюмерным “табаком” – Мукась перед выходом зачем-то обильно надушился туалетной водой из припасённого пузырька (как он сам определил: “Освежил будку”), чтобы от него не тянуло перегоревшим хмелем. И вдобавок куртка Жабраилова источала запах конского пота.
По радио полушёпотом ныла какая-то снотворная музыка, похожая на индийскую. Последние четверть часа вместо дороги я видел только задний клапан идущей впереди фуры – ветер гнал рябь по его синему, заляпанному слякотью и гарью, шнурованному полотну.
Мукась, видимо, тоже проникся этой монотонной тоской. Пробормотал:
– Тайна, блять, голубого экрана, – и поглядел на меня своими настырными и одновременно пустыми глазами.
Я с неожиданной горечью подумал, что вот такой вот Мукась, прежде чем заняться “мёртвым золотом”, пожалуй, тоже закончил вуз, как и Никита.
– Глеб, ты учился в институте?
– Ага, в автодорожном, – он ответил, зевая. – А что?
– Ничего… – сказал я мрачно.
– Шестьдесят третий – это какой регион, не вспомнишь? – спросил уже Мукась. – Самара ж вроде? Вот хуле они тут катаются, пидарасы!.. Что, блять, из Самары сюда можно везти?
Я не сразу понял, что он говорит про номер фуры.
– Ну, может, наоборот, в Самару что-то везут…
Настроение безнадёжно испортилось. Душу бередила зависть. Я слушал бормотание Мукася, а сам думал, как же меня угораздило: вместо того чтобы готовиться к поступлению на юридический, я почему-то еду в труповозке по грязной трассе.
Мукасю настойчиво звонили. Из его кожаной на ремне сумки, точно изощрённое издевательство, бренчало, крепло балалаечное тремоло из песни “Страна Лимония”, с детства вызывавшей у меня тошнотворный рефлекс. Мукась неспешно копался в отделениях сумки, а мобильник никак не отыскивался среди бумаг и пластиковых файлов. Только нашёл, звонок сам оборвался. Мукась уронил телефон обратно, но через полминуты “Лимония” позвонила снова. В этот раз Мукась успел рявкнуть:
– Да, блять, застряли!.. Нам бы только на Ватутина выскочить – и всё!..
Жабраилов, сузив напряжённые глаза, решился и осторожно выглянул на встречку. Я увидел вдалеке полосатые, как носки, трубы ТЭЦ, красящие и без того пасмурное небо куделями голубоватого дыма. Машины, всё так же целившие нам в лоб, включили дымчато-лимонные фары, хотя до вечера ещё вроде было далеко.
– Ты б в карман, что ли, мобилу положил, – сделал я замечание, на что Мукась категорично ответил:
– Вредно для яиц – облучение! Не знал разве? Хуй через пару лет будет уже не “палка-копалка”, – он ехидно кивнул на мой рукав с дубинкой, – а гармошка…
Добрались до разъезда. Там трасса растеклась на четыре полосы, и дело пошло быстрее. Фуры отправились на Москву, а мы, объехав какое-то ДТП, наконец-то свернули на Ватутина, неровную, в промоинах и рытвинах улицу. Качало так, точно мы плыли на лодке в шторм.
Вдоль дороги стояли каменные особнячки вперемешку с деревянными трущобами. Кое-где дома выглядели совсем брошенными, окна были черны, стёкла разбиты. За деревьями, похожими на скелеты ископаемых рептилий, виднелись серенькие хрущёвки – живые, в тёплых огоньках.
– Короче, есть приказ МВД, – Мукась набивал смс и одновременно позыркивал на окрестности, – по которому сейчас работают “скорая” и мусарня. Согласно этому приказу, мусора должны приезжать на вызов одновременно с медиками – участковой службой или “скорой помощью”. Это чтобы определить, есть ли признаки насильственной смерти. А от этого зависит, куда везти тело после – в судебную экспертизу или обычный морг. Ну, в нашем случае похуй, морг, по сути, общий, хоть и два названия. Но я к тому, что у милиции для обеспечения этого приказа не хватает ни штата, ни транспорта. И поэтому в Министерстве здравоохранения Московской области разработали совместно с местным РОВД инструкции, разрешающие медикам констатировать смерть и уёбывать по своим делам, а ментам прибывать, когда сотрудник освобождается от другой работы. Вот поэтому, когда вы с Лыбой приехали, мусор вас дожидался, а врача уже не было. Но если бы вдруг обнаружились признаки насильственной смерти, то тогда был бы гемор, вызывали бы судмедэксперта, тот составлял заключение, а мусор давал направление на вскрытие в бюро судебно-медицинской экспертизы и сопровождал труп. Но раз признаков нет, составляется другое заключение, и тело тоже везут в морг, но уже без сопровождения. И справка ещё бывает такая – на сохранение, это чтоб без вскрытия. Многие родственники очень против, чтоб их покойника прозекторы лишний раз коцали. Ну, и если нет подозрений на насильственную смерть, родственники сами решают, услугами какой похоронной службы им воспользоваться – для транспортировки и дальнейшей организации похорон. А в Загорске, собственно, две таких службы и есть: мы да комбинат…
Мне бы обратить тогда внимание на его последние слова, но я вместо этого с болезненным наслаждением предавался тоске о высшем образовании! Сокрушался, что живу как шпион, но такой незадачливый, что у меня даже нет своего государства, которому я служу. Для чего же тогда я притворяюсь, играю, рискую, если нет высшей цели, большой идеи? Получается, только ради Алины.
