Я присел на кожаный диванчик напротив Иваныча – чтобы тот чего доброго не подумал, что я стал осторожничать с ним после демонстрации живой охранной силы. Журналов на столике больше не было, только веер из буклетов. Взял один, глянцевый, с дрожащей лампадкой на титуле “Прощальный дом «Элизиум»”. Снова шумно зашипела, захаркала кофеварка.
– Ну, давай сегодня! – прокричал Гапон. Послушал и засмеялся. – Айваз, ты как Агния Барто! Я сегодня не могу, я вам завтра отсосу!..
Попалась рекламная памятка. Я развернул её, прочёл надпись на два разворота “Ритуальные услуги при Загорской центральной городской больнице”. Слева опускался столбец “Перечень документов, необходимых для выдачи тела из морга”:
– гербовое свидетельство о смерти (ЗАГС);
– копия квитанции-договора на ритуальные услуги (от агента);
– копия квитанции оплаты услуг пантеона;
– паспорт заказчика.
Справа была табличка “Вещи в морг”.
Для мужчины:
– костюм;
– рубашка;
– галстук (если носил);
– трусы;
– майка;
– носки;
– носовой платок;
– ботинки или тапочки (с задником);
– мыло и шампунь;
– полотенце (среднего размера);
– бритвенный станок (одноразовый);
– расчёска;
– одеколон.
Рядом был такой же список для женщин, только вместо костюма и рубашки предлагались платье и платок, а вместо одеколона – духи.
– Что изучаешь? – спросил Гапон. Разглядел. – А, это… Древние флаеры, сейчас всё по-другому делаем!
– Владимир, кофе, – Капустин, чуть звякнув блюдцем, поставил чашку на переговорный стол, и я понял, что мне всё-таки придётся пересесть хотя бы из вежливости. Гапону было бы тяжело с его протезом садиться напротив – в глубокое кресло.
– Про что я говорил? – спросил себя Гапон. – Про ФАС! Ну, и всё! ФАС ловит МУПы на собственных же объяснениях. Факт недопуска других игроков на кладбище никто не оспаривает, наоборот, подтверждают, прикрываясь постановлениями и прочим. Поэтому ФАС остаётся только квалифицировать правонарушения, да, Иваныч? Это ж классический ментовской приёмчик?
– Сначала сам на себя наговоришь объяснения, – подтвердил Иваныч, – а потом по ним формируется дело.
– А не проще ли никак не реагировать, Аркадий Зиновьевич? – спросил Капустин. Он подсел к столу, сложил пальцы корзиночкой. – Не отвечать?
– А нельзя! – победно округлив глаза, ответил Гапон. – Ни госорган, ни юрлицо не могут отказаться давать объяснения! – Повернулся ко мне. – К чему я тебе это рассказал, Володя. Мы, если захотим, можем Мултанчика как гондон натягивать хоть каждую неделю! Просто сейчас нет такой необходимости.
Я сосредоточенно перемешивал в чашке кусок рафинада и ждал, когда Гапон перейдёт к деловому предложению. Но он не торопился.
– Вот ты телевизор включаешь? Видел же Соловьёва “К барьеру!”? Приходят на передачу всякие совкодрочеры и ноют, что Союз им развалили! Так слава богу, что развалили! А то, что коммуняки страну семьдесят лет мариновали, довели до голода, нищеты, народ миллионами гноили, – это им похуй! Что ничего достать было нельзя! Ты пацан ещё, а я говна этого хлебнул. Ни машины, ни магнитофона, ни джинсов – всё проблема! Бля, туалетной бумаги не было – дефицит! Жопу газетами подтирали! – Гапон распалился. Говорил, поглядывая на Капустина и Иваныча. – И вот сидят эти пеньки и бухтят, что, бля-а-а, убрали памятник легендарному командарму Попердяйченко, улицу его переименова-а-али!.. Да все остатки этого еба́ного совка надо вымести сраной метлой! Мултанчик, он же номенклатура бывшая, только из мелких сошек, третий с краю инструктор горкома! Для него похоронная сфера так и осталась в семидесятых годах. Только комбинат его замшелый, допотопный, гробы страшные, оркестры с кладбищенским Мендельсоном, “буханочки”, блять, ушанки, ватники, как у зэков, памятники уёбищные из бетона – не в обиду твоему Никите. Он, конечно, не совок, а обычный БМВ, ну, боевая машина-вымогатель, – пояснил в ответ на мой взгляд, – браток, одним словом. Но менталитет у него тоже, прямо скажем, из прошлого. Иначе не поддерживал бы этого долбоёба! Я ж заранее знаю, что тебе говорили! Что мы бездушная коммерческая структура, дерём втридорога с клиентов за сохранение тела в морге, за бальзачок. Ну так и оформляли бы заказ у нас в “Элизиуме”! Кто им мешал?! Я ж не виноват, что они сначала заказывают похороны у Мултанчика в комбинате, а потом удивляются, что нужно больнице кое-что доплачивать. А я считаю, что это справедливо – платить за услуги, которых нет в бумагах! Просто комбинат ведёт себя, будто покойник – его собственность. А на самом деле обычная рыночная ситуация, банальный конфликт коммерческих интересов. Столкновение старого и нового. Но вместо того чтоб повышать уровень обслуживания, творчески, ебёныть, развиваться, могут только тянуть деньги с независимых ритуальных организаций и максимально усложнять конкурентам доступ на кладбище! Монополисты ху́евы! И при этом переводят всё в свою совкодрочерскую идеологию – мол, пришли капиталистические барыги в похоронное дело! Слухи распустили, пидарасы, что у нас закрытие глаз пять тысяч рублей! А ничего, что в прейскуранте “Элизиума” базовая санитарная подготовка: помыть, одеть, причесать, подкрасить – семь тысяч шестьсот за всё?! Понятно, что имеются вип-услуги, там и двадцать тысяч может стоить некропластика… – он чуть помолчал. – Да, мы тоже не ангелы, согласен! С перекрытием СМО был перебор. Но я ведь тоже кое-что у Мултанчика просил, мизер, по сути, и бо́сый хуй получил. Ну, и ответочку им запустили. Сам же знаешь: чем просить и унижаться, лучше спиздить и молчать, хе-е!.. Володь, а ты серёжку, что ли, носил? – вдруг резко сменил тему.
– Нет, – я опешил. – Никогда.
Скачок был довольно неожиданным. А я почти заслушался, пока он выговаривался о наболевшем. Монолог его чем-то напомнил мне страстную “рыночную” речь Никиты в тот вечер, когда я впервые приехал в Загорск.
– Значит, показалось, – успокоился Гапон. – Свет так упал, будто дырка в мочке. Я уже испугался, братан!
– Что страшного в серьге? – поинтересовался Капустин. – У меня была раньше. Носил одно время.
Гапон ядовито улыбнулся:
– А бусы тоже носил?
– Бусы не носил, – спокойно ответил Капустин. – И не понимаю вашей иронии. Вот раньше, к примеру, казаки, цыгане, моряки с серьгами ходили.
– Главное, в правильном ухе, – важно подсказал Иваныч. – Если правое – то пидор, а если левое – типа, единственный сын в семье.
– Единственный пидор в семье!.. – скривился Гапон.
Иваныч отбросил журнал на столик и засмеялся заливистым собачьим тенорком. Я улыбался, не понимая, как реагировать. Досталось вроде снова Капустину, которому всё было, впрочем, как с гуся вода. Но витал едва уловимый полунамёк, что гапоновскому помощнику прилетело рикошетом. Виртуозно, по краешку, Гапон цапнул всё ж меня, обсмеяв мою никогда не существовавшую серьгу. Подъебнул, не подъёбывая, как говорил когда-то сержант Купреинов.
