А вот последний производил впечатление лишнего гостя. Выглядел растерянным, и улыбка у него была какая-то вымученная. Стоял поодаль, спиной к подоконнику, и его серый в ёлочку пиджак чуть топорщился в плечах. Сняв с носа очки, он протирал их о горчичного цвета пуловер – возил вверх-вниз стёклами.
– О! Володя! – пророкотал, словно дьякон, Гапон, минуя глазами кивающего ему Шайхуллина. – Город засыпает, мафия выходит на охоту! Здорово, братан!
Плечистый со стула процедил:
– Аркадий, какая к херам мафия! Гопота сопливая!..
– Иваныч! – Гапон весело зыркнул на него: – Трёх твоих козликов кто опиздюлил?
У сидящего резко, морщинами вниз, озлилось лицо:
– И кто?!
– Да вот он! – Гапон, улыбаясь, указал на меня тростью. Вдруг пропел: – Мы ебали – не пропали, и ебём – не пропадём!.. – Озорно подмигнул мне. – Мы в милицию попали и милицию ебём!..
– А-хах! – Мужичок в джинсах жалобно всхлипнул: – Мили-и-ицию!..
– Володя! – Гапон широко распахнул однорукое объятие. Вблизи было особенно заметно, какое у него огромное лицо – красивое, но одновременно гротескное, как у персонажа комикса.
– Родился тост! – выкрикнул из своего угла лощёный.
– Погоди! – отмахнулся на него Гапон. – Дай с молодёжью поздороваюсь!
Обнимашки с Гапоном не входили в мои планы. И, надо отдать ему должное, Гапон молниеносно сориентировался, спикировал из объятия в пожатие. Затем осторожно попятился, будто хотел меня рассмотреть получше.
Оглянулся на своих ошарашенно:
– Кле́щи! – и выразительно встряхнул будто бы отдавленной кистью.
Я почему-то не мог отвести взгляда от гапоновских туфель: чёрных, лоснящихся, с узорным тиснением на коже. Когда-то в бане я так же уставился на его потеющую культю.
Он проницательно воскликнул:
– Удивлён, дружище? Здравствуй, мама! Возвратился я не весь! – шлёпнул коротким шажком. – Вот нога, её на вешалку повесь!..
– На вешалку-у-у!.. – джинсовый истерично заколыхался. – Пове-е-есь!..
Розовощёкий блондин произнёс с наигранным укором:
– Аркадий Зиновьевич, вы Алексея добьёте сегодня!
– Добьёт… – тот плаксиво согласился. Достал из кармана джинсов мобильник. – Бля, прозевал смс. Половина моя пишет…
– И что пишет? – вопросил громогласно Гапон. – Приходи домой, Алёша, у меня пизда хоро́ша?!
– Пизда-а хоро́ша-а! – заверещал мужичок, а застолье подхватило, размножило его истерику гогочущим многоголосием – точно безмозглое стадо гусей с растопыренными крыльями побежало из угла в угол.
Я поймал себя на том, что улыбаюсь, хотя гапоновские прибаутки, нарочито похабные, словно бы из репертуара какого-то площадного балаганчика, не показались мне особо смешными.
Гапон снисходительно пожурил изнывающего Алёшу:
– Ну вот чего ты ржёшь-то? Смешно дураку, что нос на боку?
– На боку, блять!.. – Алёша согнулся пополам, как от удара под дых. – Пиздец!..
– Пиздец, – наставительно поправил Гапон, – это когда ноги холодные и бирка на пальце!
– Холо-о-одные! – вывел Алёша плачущим фальцетом. – На пальце!..
Гапон точно и не острил, а вёл на ринге расчётливый бой, метко и безжалостно осыпая противника ударами.
Лишь мужчина у подоконника не смеялся. Он уже надел очки и сделался похожим на киношного Женю Лукашина – белобрысого опечаленного интеллигента. На лице у него застыла тоскливая гримаса.
– Аркаш! – сдобно воскликнул лощёный. – Созрел тост!
– Момент, – перебил Гапон. Повернулся ко мне. – Давай, Володя, познакомлю тебя с народом. – И начал церемонно: – Который орёт, как потерпевший, – рыжий сдавленно захрюкал, кивая, – на самом деле наш деловой партнёр, соучредитель фирмы “Пигмалион”. Литьевой мрамор, гранитополимер и вся сопутствующая поебень. Ну, и по совместительству мой свояк. Алёша, это Володя…
– Не-е-е… Нихуя! – рыжий родственник, утирая слёзы, покачал головой. – Кому Алёша, а кому и Алексей Давлатович, – поднял на Гапона заплаканное хитрое лицо. – Мне через неделю полтосец ёбнет! Ну какой я Алёша?!
– Очень верно подмечено! – Иваныч со стула колюче улыбнулся. – Много чести.
Пока я раздумывал, стоит ли огрызаться, Гапон подманил блондина.
– Мой зам Капустин, – отрекомендовал. – Веришь, Володя, пригрел парня только из-за фамилии!
У того на губах сразу скисла улыбка.
– Может, не надо? – обречённо взмолился.
– Чтоб было кому говорить в трудную минуту, – с утрированной задушевностью продолжал Гапон. – Не грусти, Капустин! – приобнял его. – Поебём – отпустим!..
– Опустим! – отчаянно взвизгнул Алёша. – Всё, мужики, обоссался, нахуй!.. Опозорился, блять! Зафоршмачился!..
Что-то гипнотизирующее и заразительное было в этом визгливом хохоте. Я отметил, что снова послушно усмехаюсь. Когда-то давно, ещё в детстве, меня, помню, до глубины души оскорбляла безотказная магия подставного закадрового смеха, понуждавшая насильственно улыбаться там, где я не хотел. Здесь, похоже, действовал такой же эффект.
– Да что ты с ней ходишь-то! – Гапон выхватил у Капустина статуэтку. – Видишь, Володя, что подарили? Стервецы! – И сам загрохотал: – Ха-га-а!..
Это была капитолийская волчица. Я не сообразил сперва, что в ней так позабавило Гапона. И только после того, как он, ещё смеясь, перевернул статуэтку, понял, что там не волчица, а волк.
– Видишь, чем гад хвостатый вскармливает римских пацанчиков?
– Я выбирал! – похвастался лощёный. – Морда-то какая у волчары! Прям тащится!..
– Капец кореша, да? – обернулся Гапон. – Подарили волка, который мало того что пидорас, так ещё и педофил! Капустин, забери гадость!.. – и Капустин расторопно подхватил статуэтку.
– По этому поводу родился тост! – рявкнул лощёный. Схватил со столика бутылку. – Прям по теме! От души желаю, Аркаш, чтоб враги твои вот так вот…
– Дмитрий Ростиславович, ты просто мать-героиня, – ласково осадил его Гапон. – Тройня тостов за пять минут! Не части, родной! Как говаривал писатель Набоков, сперва ебать, потом уроки!.. Видишь, Володя, не ржут, подлецы! Потому что книжку не читали. Ну, Алёша не в счёт, понятно, ему палец покажи, он неделю реготать будет…
– Буду-у-у! – честно простонал Алёша, шаркая ногой. – Уроки-и-и!..
– А мне смешно, – возразил на упрёк лощёный, – хотя я и не читал.
– Ну, с тебя и спрос невелик, – с дружеским ехидством утешил Гапон. – Ты, в конце концов, просто малообразованный военнослужащий в отставке.
– А я читал “Лолиту”, – деликатно подал голос Шайхуллин, обращая на себя всеобщее внимание.
