Едва за ними закрылась дверь, Алла Ивановна подсела к дочери.
— Говори, что случилось.
— Ой, мам, за последнее время чего только не случилось…
— Я не об этом.
Маша вздохнула. Конечно, мама все поняла, видит, что творится у дочери на душе.
— Мама, он меня любит.
— Я вижу. И очень за тебя рада. Мне кажется, Павел — замечательный человек, надежный. Вы с ним прекрасная пара. Да и тебе уже не семнадцать, пора уже…
— Ты не поняла, — Маша положила голову матери на колени и зажмурилась. — Меня любит Ильдар.
— Та-ак. Опять? Он опять тебя любит?
— Ага.
— А ты? Хотя, погоди. Сама знаю: тебе его жалко, так?
— М-м… Так. Мама, я ему нужна.
— Да? Ты ему нужна! Ишь ты поди ж ты! А тебе он нужен? Тебе не кажется, что ты ему нужна, только когда ему плохо?
— Не знаю. Я ничего уже не знаю. Но ты же помнишь, мам, когда он на меня смотрит… И глаза у него такие… У меня вся душа переворачивается. Может, я все-таки зря тогда погорячилась и прогнала его? Ведь неизвестно, как бы жизнь сложилась, если б я этого не сделала.
— Кому неизвестно? Тебе? — усмехнулась мать. — Так я тебе расскажу. Ты помнишь, почему вы расстались? Потому что он измотал тебя своей бесконечной ревностью и восточным темпераментом. Не расстались бы вы, ты бы превратилась в задерганную истеричку и даже вряд ли закончила бы институт. Сидела бы дома, растила детей и сходила с ума от тоски, как вон Лара Есакян. И тебе бы даже не удалось завести любовника. Ильдар не Камо, глаза бы закрывать не стал.
— Мам, какой любовник! — отмахнулась Маша. — При темпераменте Каримова ни на каких любовников сил не останется.
— Вы разные с ним, Маша. И счастье, что ты вовремя поняла это и не угробила годы на жизнь с человеком, который не то чтобы тебе не подходит, но — другой.
— А Павел? Разве он — не другой?
— Нет. Не другой. Вы с ним одинаковые. Очень похожие. Вы думаете — в одну сторону.
— Но он совсем из другого социального слоя. У него другой уровень жизни. Если я вышла бы за него замуж, это было бы похоже на брак по расчету.
— Да. Это и был бы брак по расчету, — кивнула Алла Ивановна.
— Мама! — возмутилась дочь. — Неужели ты думаешь…
— Расчет, моя дорогая, бывает разным, но есть он всегда. Можно выходить замуж, рассчитывая на верность и любовь, на достаток, на феерический секс, на покой и взаимопонимание. Ни на что не рассчитывают только идиоты.
Маша задумалась.
— Вот в этом-то Ильдар меня всегда и обвинял. В том, что я живу умом, а не сердцем. А сейчас… Сейчас у меня сердце болит за него, мне почему-то кажется, что без меня он будет несчастным. Я даже боюсь оставлять его в больнице одного. Все кажется, что с ним случится беда. Я спокойна, только когда ты с ним.
— Все это естественно, он сейчас болен и беспомощен. И с компанией у него проблемы. Это обычное женское стремление: помочь, уберечь, защитить. А Павел здоров и благополучен, поэтому тебе его не жалко. Но обидишь ты его очень сильно, если сейчас уйдешь к Ильдару. А ведь есть еще и Алена, жена Ильдара. Она тоже скоро приедет, вот будет для нее сюрприз, когда Каримов объявит, что разводится с нею! Тьфу, Маша, это все вообще смешно и глупо! Мать я тебе или не мать! Я тебе запрещаю выкидывать такие фокусы!
Они обнялись. Маше стало гораздо легче. Конечно, все это несерьезно!
Глава 67
Алле Ивановне Рокотовой очень хотелось поговорить с Ильдаром. Он все утро оформлял с Машей, главным врачом и нотариусом какие-то бумаги. Ну — не какие-то! Она знала: Ильдар оформлял завещание. Но, во-первых, Рокотова ужасно боялась самого этого слова и, произнося его даже мысленно, боялась накликать беду. А, во-вторых, она знала, что раньше завещание было оформлено на Машу, а теперь переписывалось на новую жену даже без выделения доли Тимуру. И Алла Ивановна никак не могла понять, почему же Маша так об этом хлопочет. Ведь сама подумывает, не вернуться ли к бывшему мужу!
Собственно об этом и хотела она поговорить с Каримовым, выяснить, что за блажь взбрела в его не совсем здоровую голову. Но Ильдар спал, и Алла Ивановна, усевшись около его постели с книжкой, стала ждать. Прошло уже, кажется, часа два, женщина чуть не задремала на неудобном больничном стуле.
Дверь палаты чуть скрипнула, вошла медсестра, кивнула, здороваясь. Какая-то новенькая, незнакомая. Летом многие в отпусках, кто-то кого-то замещает, работают студенты-практиканты. Даже врачи не успевают запомнить постоянно меняющихся медсестер, не то что больные и их родственники, подумала Рокотова.
Медсестра была очень высокая, худенькая. Волосы убраны под белую шапочку, лицо скрыто маской. Девушка аккуратно, чтобы не разбудить больного, поставила на тумбочку лоток, покрытый стерильной салфеткой.
— Разбудить? — шепнула Алла Ивановна.
— Не надо, — так же тихо ответила медсестра. — Внутривенно. Я прямо в капельницу введу.
Рокотова хотела спросить, какой препарат назначили Ильдару, в это время ему прежде ничего не кололи, но побоялась его потревожить. Она непроизвольно следила за тем, что делает девушка, но не сразу сообразила, скорее почувствовала: что-то неправильно. Точно, медсестра не перекрыла клапан капельницы, а просто проколола прозрачную трубку и ввела в систему лекарство. Жидкость в трубке стала желтой.
— А почему вы так… — начала было женщина.
— Подержите, пожалуйста, — сказала медсестра и сунула ей шприц. — Я сейчас.
И она выскочила за дверь. Алла Ивановна недоуменно посмотрела на пустой шприц в своей руке. Господи, опомнилась она, в системе же дырка, если попадёт воздух… Перекрывать клапан бесполезно, отверстие ниже. Она вытащила иглу из вены и потянулась к оставленному девушкой лотку за ватой, чтобы прижать в сгибе руку и остановить кровь. В лотке ни ваты, ни спирта не было. Она прижала руку салфеткой и тут взглянула в лицо Ильдара. Оно посерело, и раскрытые глаза были бессмысленно устремлены в потолок. Он уже не дышал.
— Мама! Там… В больнице… Кажется, отца убили!
— Как убили? Как — убили?! Кто?!
— Кажется, бабушка.
— Кто-о-о?
Маша Рокотова схватилась за сердце. Она кинулась в кухню, потом в комнату, и снова — в кухню.
— Черт! Вызывай такси! Нет!..
— Мама, такси внизу, я на нем приехал. Одевайся, может, он еще жив!
— Жив?
— Не знаю я! Там дурдом, его снова в реанимацию потащили, бабушка плачет…
Маша сунула ноги в туфли, потом снова кинулась в комнату и вытащила из-под шкафа пистолет, тот самый, который нашла за обувницей, а Павел спрятал, сказал, погоди носить следователю, не было бы хуже.
