— Маша, — выдохнул Иловенский, — Бог троицу любит. Давай, я за руль сяду.
— Да ладно, вряд ли из этой деревушки еще какой-нибудь экстремал вылетит.
— Может, это и не машина была. Может, ваша баба Яга на помеле пролетела, — предположил он. — А мы зря приедем.
— Нет, смотри, печка топится, дым поднимается над деревьями, значит, хозяйка дома.
— Печка? У нее там домна, что ли?
Деревья расступились, шарахнулись в стороны, и джип въехал в деревню. Из-за крайней избы уже густо поднимался черный дым. Маша и Павел успели только выскочить из машины, как над крышей дома взметнулись рыжие языки пламени, начала плавиться и скукоживаться краска на дорогой черепице.
Рокотова бросилась в калитку и на крыльцо, Павел едва поспевал за нею.
— Дверь поленом приперта! — закричала она.
Иловенский отстранил ее и вышиб упертое в крыльцо полено, но Маша тут же ринулась в дом.
— Стой! С ума сошла!
Из избы повалил дым.
— Здесь ни черта не видно!
— Уйди!
— Где она?
— А-а!..
— Что? Паша, ты где?!
— Зараза! Кошка!
Павел отдирал от своей рубашки кошку, та орала и драла когтями ткань и кожу.
Дальнюю стену уже всю охватил огонь, его сполохи были видны даже сквозь поредевший дым. Пламя сквозняком рвало в избу. Под окном полыхала постель, Маша оказалась совсем рядом и видела, как из горящих костром подушек летели черные трупики перьев. От нестерпимого жара казалось, что лопнет кожа, и потолок чернел, и драло глаза… И орала кошка… Дым снова стал таким плотным, что Маша задохнулась и бросилась к выходу, с ужасом понимая, что может уже и не найти дверь.
— Паша!
— Мяу-у! Мя-я!
— Я здесь!
— Ты ее нашел?
— Ее здесь нет! Выбирайся!
Огонь с гулом и треском рванулся прямо на Машу, она отшатнулась и, споткнувшись обо что-то мягкое, полетела на пол.
— Паша, она здесь!
— Где?
— Здесь!
Она не видела Иловенского и не видела, что лежит на полу: старуха или какой-нибудь мешок. Но надеялась, что старуха. Она ухватила это что-то поперек и потащила туда, где, как ей казалось, был выход. Да, это точно было человеческое тело. Тяжелое, безвольное, может, уже мертвое. Неужели она тащит труп!
Огонь, разгулявшись, споро пожирал бревна и что-то уже рушилось у дальней стены.
— Паша, ты где?!
— У двери!
— Открой ее! Я не вижу, где выход…
— Она открыта. Я сейчас!
Дым стал вдруг совсем черным и густым, как смола, обжег Машино горло. Дышать стало невозможно, огонь ревел совсем близко, она не удержала равновесие и повалилась на тело, которое тащила.
— Маша, очнись, Маша!
Рокотова услышала, хватила ртом воздух, как воду, закашлялась, открыла глаза. Огромным костром полыхал дом. Пламя орало и выло в небо с такой болью, что уши закладывало. В кипящем огне и дыму было не разобрать даже очертаний избы. Ветер рванул и сбил пламя. Стало видно, что крыша провалилась. Она погребла бы под собой Машу, если б не подоспел Павел.
— Она там? — спросила Рокотова.
— Нет. Вон она.
У переднего колеса лежало маленькое скрюченное тельце. Маша даже удивилась, почему же старушка была такой тяжелой.
— Маша, надо убираться.
— Надо вызвать пожарных, — неуверенно предложила она.
Иловенский только махнул рукой. Откуда вызывать? Куда? Когда пожарные доберутся сюда, сгорит вся деревня. Огонь уже перекинулся на крышу сарая поодаль, а с него перейдет и на соседний полуразвалившийся дом.
Маша поднялась на четвереньки и поползла к старухе.
— Мы ее возьмем?
— Возьмем, если она живая, — ответил Павел.
— А если мертвая, то бросим здесь?! Вроде бы пульс есть…
Тут старуха открыла глаза, белесые, мутные. Открыла, а потом вытаращила и с диким криком отшвырнула Машу так, что та ударилась о машину и села на землю. Старуха, не переставая орать, на удивление резво неслась к горящему сараю.
За нею кинулся Иловенский. Он тоже орал матом, но старуху ни остановить, ни поймать не успел. Миг — и она была уже в сарае.
— Пошел вон! Отпусти меня, сволочь! — визжала бабка, отчаянно брыкаясь в руках Павла, когда Маша тоже распахнула дверь сарая.
— Сука! Она меня укусила!
Иловенский выпустил старуху, та бросилась к столу и стала хватать какие-то тетради, папки.
Маша поняла, что хочет Ядвига, и содрала с диванчика льняное покрывало. Вместе со старухой они покидали на него тетради, папки, книги. Павел повыдирал штекеры и швырнул сверху ноутбук. Но, когда Ядвига бросилась к шкафу с пузырьками, снова заорал, схватил ее за пояс и поволок вон из сарая.
Маша потащила к выходу узел, потом все-таки вернулась к шкафу и сгребла в покрывало пузырьки и мешочки с нижней и средней полок. Сунулась и к верхней, но не успела, стал чернеть и валиться потолок над шкафом. Она плюнула и поскорее выбралась из сарая.
Иловенский выхватил у нее узел и сунул его в багажник. Старуха была уже в салоне. Павел заблокировал двери, и теперь бабка колотила кулаками в стекло, а на крыше машины, выгнув спину, верещала кошка, царапала крышу и рвалась к хозяйке.
— Черт, как мы поедем? — сокрушался Павел. — Может, эту ведьму связать или в багажник запихнуть к ее пожиткам? Два раза из-за нее чуть не сгорели!
— Ядвига! — Маша кричала в закрытое окно. — Успокойтесь, нас послала Вера. Вера Травникова! Это не мы подожгли дом. Мы вам поможем, поверьте!
Ядвига услышала, закивала, забилась тщедушным тельцем в угол салона.
— Открывай, — сказала Рокотова Павлу.
— Да? А если она опять кинется в огонь?
— Кинется — пускай. Больше ловить не будем.
Он разблокировал центральный замок, Маша открыла дверь. Старуха никуда не бросилась, только попросила:
— Зайку возьмите! Зайку…
Но кошка уже соскочила с крыши на капот, а потом на землю и нерешительно остановилась, глядя на Рокотову. Та отступила в сторону. Рыжая кошка Зайка прыгнула в машину и устроилась возле своей хозяйки.
Они уезжали из деревни, охваченной пожаром. Это была окончательная, последняя смерть Тишина.
Маша Рокотова осторожно обернулась. Ядвига, баба Яга, сидела, сжавшись, в самом углу, прижимала к себе испуганную кошку и ни разу не оглянулась на свой погибающий дом.
Глава 64
Во сне он все время что-то искал. Или кого-то? Кого? Среди тысяч незнакомых людей, толкавших и пихавших его со всех сторон. Среди чужого, обжигающего смрадом дыханья. Среди бесчисленных ненавидящих и равнодушных глаз. Среди визгливых, дребезжащих, грубых голосов. Искал маленькую фигурку, тихий вздох, укоризненный взгляд, мягкий голос. И, казалось, вот, уже видел, уже нашел, уже услышал… И снова терял. Терял! И многотысячная толпа смыкалась и начинала вокруг него бешеную пляску и хохотала над ним и издевалась.
