— Да с чего вы взяли?!
— С чего? С того, что я ее домой и заволок.
— И вы бросили ее в таком состоянии? — возмутилась Маша.
— Почему — бросил? На диван положил. Нянчиться я с ней должен был, по-вашему?
— То что она один раз выпила, еще ничего не значит, — сказал Иловенский. — А вы уж сразу — допилась!
— Может, и один раз, — согласился парень, — только она на следующий день, вчера, точно, вчера, опять чуть живая в такси садилась. Чуть чемодан по лестнице не расколотила.
— В такси? С чемоданом?!
— Ну не с чемоданом. Сумка такая здоровая, с колесиками. Я ее еще спросил: в отпуск что ли собралась?
— Что она ответила?
— Ответила? Пошел на…
— Запирайте квартиру, — не дал ему договорить Иловенский. — Маша, пошли.
Он вытащил Рокотову на улицу.
— Паша, подожди, ну погоди же! Надо спросить, может, он номер такси запомнил.
— Зачем? — Иловенский уже открыл дверь машины. — Садись.
— Не сяду! Надо же узнать, куда она поехала.
— Маш, у вас сколько в городе вокзалов?
— Один.
— Ну вот. Узнаешь, что поехала она, скорее всего, на вокзал. Что дальше?
— Не знаю, — пожала плечами Маша.
— Вот и оставь ее в покое. Она правильно сделала: собрала вещи и уехала, чтоб не сидеть в четырех стенах и не переживать. Садись, Маша, поехали.
— Куда?
— К тебе, — он уселся за руль и завел двигатель. — Ну?
— Завелся? — спросила его Маша.
— Да.
— А теперь глуши мотор. Вот же мой дом. Ты забыл?
— Забыл, — улыбнулся он.
Глава 25
Мальчики должны были уже вернуться, но Маша не стала звонить и открыла дверь своим ключом.
— Проходи, — сказала она Павлу.
Навстречу им вышел Тимка.
— Знакомься, Павел, это мой сын Тимур.
— Здравствуйте, — сказал парень.
— Привет, — ответил Иловенский и протянул ему руку. Тимур руку пожал и отступил в сторону, отвел глаза.
Маша напряженно смотрела, пытаясь угадать, что думает о Павле Тима. Она впервые привела в дом человека, с которым ее связывало нечто большее, чем дружба, и ей не хотелось бы, чтобы сын осудил ее.
— А где Кузя? — спросила она.
Кузькиных тапок в прихожей не было, значит, он был дома, но почему-то не выскочил их встречать.
— В комнате сидит.
— Что-нибудь случилось? — встревожилась Маша.
— Ничего не случилось, он стесняется.
— Что делает?!
— Стесняется. Ты его увидишь, все поймешь.
Маша совсем перепугалась и распахнула дверь в комнату мальчишек. В довершение этого сумбурного дня не хватало еще, чтобы что-то стряслось с Кузькой!
Когда она вошла, Кузя накинул на голову полотенце.
— Приветики! — ангельским голосом произнес он, сидя по-турецки на своей кровати.
— Кузя, в чем дело?
— Ни в чем, — мило улыбался парень. — Ты только не волнуйся.
— Что?! — взмолилась Маша.
— Мам, набери побольше воздуха и держись за косяк, — посоветовал Тимур. — Кузь, снимай свою тряпку!
Кузя медленно стянул с головы полотенце.
— А-а… — простонала Маша.
Волосы парня, вчера еще белокурые и кудрявые, а сегодня подстриженные неровной волной, были выкрашены под странного леопарда: на ярко-красном фоне ядовито-синие пятна.
— Офигеть! — выдохнул, заглядывая через Машино плечо, член Совета Федерации Павел Иловенский.
Когда они сидели за столом и ужинали, Маша уже совсем успокоилась. Тимур был по-прежнему сдержан и немногословен, но довольно приветлив с Павлом. А Кузя уже совершенно «не стеснялся» и болтал без умолку.
— Вы не думайте, — успокоил он Иловенского, — я не всегда такой пестрый. Просто сегодня конкурс парикмахерского искусства был, вот меня и уделали. Сказали, после конкурса сразу обратно перекрасят, но мастер первое место занял. Завтра в журнал фотографируемся, вот меня и оставили с этим пожаром в джунглях.
Маша печально посмотрела на «пожар».
— Паша, знаешь, какие у него волосы были? Беленькие, кудрявые… А это что?
— Мам, говорю же, завтра все обратно вернут. Хотя, может, так оставить? Вам нравится? — обратился он к Иловенскому.
— Нравится, — кивнул тот. — В жизни надо все попробовать, кроме наркотиков.
— Вот и я говорю! — оживился Кузя. — Так, может, оставить?
— Но ты же уже попробовал. Лучше оставь себе на память фотографии, а жить с такой головой трудно.
— Да? Наверное, вы правы. Вдруг какой показ подвернется, а с такой шевелюрой меня точно не возьмут.
— Что там показ, — сказал Тимур. — Мы тебя и на свадьбу завтра не возьмем.
— Ой, — спохватилась Маша, — Кузя, а до свадьбы-то успеешь привести себя в порядок?
— Конечно! Съемки в восемь утра, пока студия свободна. А вы на свадьбу пойдете? — бесцеремонно спросил он Иловенского.
— Пойдем, — ничуть не смутился Павел. — Все вместе и поедем.
— Нет, — возразил Тимур, — нас с Кузей попросили пораньше приехать.
— Ага, — подтвердил Кузя, — будем создавать толпу в загсе. А вы прямо в ресторан приезжайте.
Маша собрала тарелки и пошла на кухню. Ужинали они в комнате, за кухонным столом вчетвером было бы слишком тесно.
Через минуту к ней прискакал Кузя.
— Мам, давай я посуду помою, а ты чай завари.
— Нет, давай наоборот, — предложила Маша и шепотом спросила: — Как он тебе?
— Кто? А! Нормально! Классный такой мужик.
— Только бы Тимка не стал ревновать…
— Не бойся. Тимка же не дурак. Потом, мы ведь скоро женимся, конечно, и тебя не бросим, но все-таки лучше тебя куда-нибудь пристроить.
— Что со мной сделать? — переспросила Маша.
— Отдать в хорошие руки, — захихикал Кузя. — И желательно — не бедные. Он как, богатый?
— Да какая разница? Главное, чтобы человек был хороший. Хотя, он мне сегодня в салоне «Дарина» платье хотел купить за такие деньги, какие мне и не снились. Но я отказалась.
— Ну и зря! Это самый лучший салон, ты уж мне поверь.
— Я верю. Мы это платье напрокат взяли.
— Мам, — прыснул со смеху Кузя. — В «Дарине» платья напрокат не дают!
