— Нет, мы идем на свадьбу к друзьям.
— Ох, а мы не поняли… Девочки, не надо свадебные, просто вечерние!
Она завернула обратно за портьеру очередную манекенщицу и уже через пару минут на маленьком подиуме показалась красавица в серебристом расшитом вечернем наряде. Модели сменяли одна другую, но Рокотовой ничего не нравилось. Она подозвала администратора и что-то шепнула ей на ухо. Девушка улыбнулась и пригласила Машу за драпировку, откуда выходили манекенщицы.
— Я вас понимаю, — мягко сказала администратор. — Вам трудно представить, как это будет выглядеть на вас?
— Вот именно. Мне проще это понять, когда платье находится на вешалке, а не на стройной красавице.
— Но вы тоже…
— Я хотела бы что-нибудь в темно-красных тонах, — сказала Маша, перебирая наряды. — Ну вот хотя бы это!
Она выбрала бордовый костюм из длинной юбки, оканчивавшейся небольшим шлейфом, и короткого жакета с высоким кружевным воротником. Увидев себя в зеркале, Маша просто влюбилась в этот наряд. Это было именно то, о чем сразу хочется сказать — это мое! Королевский воротник выгодно подчеркивал ее безупречную осанку, в неглубоком вырезе жакета удивительно высокой и пышной смотрелась грудь. Бордовый жаккард тесно облегал узкие бедра, а от колен разливался широкими мягкими волнами годе.
Ей тут же принесли подходящие туфли, и она вышла в зал. Увидев ее, Павел встал. Потом снова сел. И опять встал, в трогательном жесте сложив руки на округлом животе где-то в районе сердца. В такой позе он, наверное, слушает гимн в своем Совете Федерации.
Он впервые видел Машу такой. Она редко носила вечерние наряды, хотя смотрелась и чувствовала себя в них замечательно. Глядя на реакцию Иловенского, она забавлялась, думая, что с ним будет, когда он увидит ее завтра при полном параде.
— Мы это берем! — выпалил он, и администратор повела его к стойке.
Девушка очень тихо назвала цену, но Рокотова услышала. Столько она зарабатывала за целый год!
— Нет!
Она спрыгнула с подиума, чуть не сломав каблуки новых туфель.
— Паша, нет! — она схватила его за руку. — Я не надену платье, которое стоит как самолет!
— Ты его уже надела. А самолет стоит значительно больше.
— Я не надела, я примерила. Девушка, спасибо, мы его не покупаем.
— Ну что ж, — неожиданно согласился Иловенский. — Скажите, а может быть, мы сможем взять этот наряд напрокат?
— Напрокат? — возмущенно переспросила девушка-администратор. — Мы не даем… Хотя…
Через плечо Иловенского Маша увидела, как изменилось и снова стало приветливым ее лицо.
— Думаю, я все улажу, — она обратилась к Маше, — вас проводят переодеться.
Рокотова поняла: девушка не хочет спорить, но их сейчас вежливо выпроводят.
Платье она снимала в примерочной медленно, почти с тоской. Но купить его!.. Она ни за что не могла Павлу это позволить. Ее бы потом всю жизнь мучила совесть.
Наряд и туфли унесли, Маша надела свой костюмчик и оглядела себя в зеркале. Ну и что, что он смотрится довольно убого и немного мрачно. Она же сегодня на похороны его надевала. А для завтрашнего выхода они еще успеют что-нибудь подобрать. Но такого платья, съязвил ее внутренний голос, они уже нигде никогда не найдут.
— Все в порядке, — радостно объявил ей Иловенский, когда она вышла.
— Пожалуйста, не забудьте вернуть платье и туфли в пятницу до двенадцати, — с улыбкой сказала администратор, вручая обалдевшей Маше большую коробку с золотым бантом.
— Да-да, — закивал Павел, — а то платье превратится в тыкву, а туфли — в мышей. Спасибо, до свиданья!
Он выхватил коробку и потащил Машу к выходу.
— И они дали тебе это напрокат? — третий раз переспрашивала она уже в машине.
— Дали.
— Но они сказали, что не дают!
— Раньше не давали, а теперь дают.
— Не может быть!
— Почему? Я оставил им залог.
— Что же?
— Мое служебное удостоверение, — выпалил он. — И хватит об этом. В пятницу мы все вернем обратно, ты довольна?
— Да! — она была счастлива и, как ребенок, прижимала к груди драгоценную коробку.
— Только не напейся и не залей платье вином, — засмеялся Иловенский.
— Ой! — спохватилась Маша. — Я же забыла позвонить Вере. Как же у меня из головы вылетело?
Она вытащила мобильник и снова начала поочередно набирать все Верины телефоны: рабочий, домашний, мобильный, снова домашний… Ни один не отвечал. Маша занервничала.
— Это та самая лучшая подруга? — спросил Павел, не отвлекаясь от дороги, они пересекали волжский мост.
— Не лучшая, а просто подруга. Теперь, скорее, даже приятельница.
— И ты простой приятельнице отдаешь свое платье и так переживаешь, что она не отвечает на твои звонки?
— Да я бы сейчас для нее кожу с себя сняла и отдала! Хотя нет, кожу, пожалуй, едва ли. Понимаешь, Вера — моя школьная подруга. Последнее время мы с ней редко видимся. Мама даже говорит, что Вера обращается ко мне, только когда ей плохо. Но сейчас ей действительно плохо. Она ведет себя как-то… странно. Резкие перепады настроения, взрывы какой-то непонятной агрессии…
— Климакс?
— Да ну тебя! Я думала, что все это у нее было от безответной любви. Женщина влюбилась, возраст к сорока.
— Говорю же, климакс.
— Паша! Мама говорит, что все эти ее заскоки очень похожи на поведение наркоманов. И глаза у нее такие страшные: зрачки сужены и на свету и в полумраке. Она недавно машину свою продала. Кредит взяла в банке, я для нее поручителем выступала, думала она новую машину хочет купить или квартиру другую. Ничего она не купила. Тут же снова у меня денег в долг попросила.
— Ты дала?
— Конечно, дала.
— Маша, по-моему, твоя мама права.
— Паша, ты же не знаешь Веру! Хотя, иногда мне кажется, я ее тоже плохо знаю. И все-таки это наверняка из-за любви. Она без ума от своего шефа, и в последние дни у них уже все почти состоялось. Вера сама с ним объяснилась, оказалось, и он к ней неравнодушен. Я так боялась, как бы такой роман не закончился плохо! Так и случилось. Шеф наговорил ей сказок про больную жену, которую он не может бросить даже ради большой и светлой любви.
— Почему ты думаешь, что он солгал?
— Потому что это не может быть правдой! Потому что это вечная песня женатых мужчин, позволяющая им водить за нос легковерных любовниц. В жизни так не бывает.
— У меня так было, — спокойно возразил Иловенский.
— Как? — удивилась Рокотова.
— У меня была больная жена. И я тоже никогда не смог бы ее бросить.
