“Конечно, ты умер. И умер ты давно, очень давно”, – ответило дерево гинкго, шелестя листьями.
И, словно в подтверждение, вековые деревья закачали верхушками крон.
Первое, что увидел Рэсэн, открыв глаза, была тоненькая белокурая Барби. Она стояла на его груди. Куклу держала Миса и тыкала ею в грудь Рэсэна. Чуть левее устроился Винни-Пух, а дальше, откуда-то с живота, бесстрастно таращился далматин. Миса взяла далматина и потрясла им:
– Скучно. Скучно мне. Ой как скучно.
Крутя хвостом, далматин поскакал по животу Рэсэна. Миса подхватила Барби.
– А он вполне мускулистый, да? – спросила Барби.
– Ты опять за свое! Помешалась на мускулах, – возмутился голозадый Винни-Пух. – Я вот на пригорке стою. Разве у пригорка бывают мускулы?
– Эй, ты, пузан, заткнись. Лучше трусы бы надел, – сказала Барби.
Семеня, Барби спустилась с груди Рэсэна на живот. От ее дробных шажков раны на животе заныли.
– Миса, мне больно, – тихо сказал Рэсэн.
Миса удивленно посмотрела на Рэсэна. Затем улыбнулась и крикнула, обернувшись к гостиной:
– Сестра, Рэсэн очнулся!
В комнату вбежали Мито и косоглазая и склонились над Рэсэном – низко, будто в колодец заглядывали. Мито приблизила палец к глазам Рэсэна и медленно повела справа налево, затем слева направо. Рэсэн, не обращая внимания на палец, раздраженно смотрел на Мито. Она продолжала сверлить его взглядом, но наконец рассмеялась:
– Ну привет, Франкенштейн.
Рэсэн повертел головой, осматриваясь. Он находился в деревянном доме. За окном – хурма, сбросившая листья, дальше виднеется гора.
– Где я?
– В доме, где я родилась. Сюда нашу наивную маму обманом завлек отец – мол, надо помидоры собрать, привез и поимел тут. Благодаря чему я и появилась на свет, – сказала Мито.
– Сестра! – возмущенно вскрикнула Миса.
– Ой, извини. Наша Миса – плод любви, мама и папа тогда уже любили друг друга. Но я родилась именно потому, что папа трахнул маму, уверяю тебя. Когда мама злилась на папу, она говорила: “В тот день этот человек трахнул меня. Навалился сзади, когда я собирала помидоры. Поэтому и судьба у меня такая. И у Мито судьба будет такая же”, а папа всякий раз краснел и не знал, куда деваться. – И Мито расхохоталась, словно история ей и в самом деле представлялась смешной.
Косоглазая и Миса обескураженно смотрели на Мито. Вдоволь насмеявшись, она примолкла.
– Сколько времени я в таком состоянии? – спросил Рэсэн.
Миса растопырила пятерню. Рэсэн помрачнел.
– Проголодался? – спросила Миса.
Проголодался ли он? Тело вроде принадлежит ему, однако никаких ощущений нет. Рэсэн качнул головой:
– Не знаю.
– Наверное, проголодался. Ведь пять дней не ел.
– Да с чего бы? Сколько в него влили дорогущей глюкозы! – насмешливо проговорила косоглазая.
– Что ты, сестра, разве какую-то глюкозу сравнишь с рисом?
– Ладно, Миса, придется тебе сварить рисовую кашу, только пожиже.
Миса покатила коляску на кухню. Рэсэн приподнял голову и осмотрел себя. Руки, плечи и живот были плотно забинтованы.
– Твоих рук дело? – перевел он взгляд на Мито.
– Одного знакомого ветеринара. Ты потерял много крови. Чуть на тот свет не отправился.
Косоглазая теперь косилась на Рэсэна с другим выражением. Впрочем, поскольку их взгляды не пересекались, сказать определенно, смотрела она на Рэсэна или нет, было нельзя. Но очевидно, что жалела. Тихо, чтобы не слышала сестра, Мито проговорила саркастически:
– В следующий раз стреляй. Не заставляй других мучиться из-за себя. Сноровки нет, а туда же.
Должно быть, она действительно вымоталась, поскольку в голосе злость мешалась с усталостью.
– Из-за тебя Парикмахер теперь знает обо мне. И о Сумин. Из-за тебя мы все теперь в опасности. И план убить Хана полетел к черту. Но уж ладно. Потихоньку все разрулим. Потому как мыслить следует всегда позитивно.
Мито обернулась к косоглазой. Та улыбнулась.
Что же творится в головах этих удивительных женщин?
– Итак, ты вытащила меня из дома Парикмахера. Может, ты и мой нож… тоже забрала? – сконфуженно спросил Рэсэн.
Мито наградила его ледяным взглядом. “Почему я вдруг подумал о ноже Чу?” Собственный вопрос Рэсэну и самому показался странным.
– С Парикмахером я разберусь. Тебе предстоит другое дело, – решительно сказала Мито. И с этим ушла на кухню. За ней поспешила и косоглазая.
Из кухни доносились голоса трех женщин, смех. Каждая предлагала свой рецепт рисовой каши. Через некоторое время появилась Миса с тарелкой. Мито и косоглазая, очевидно собравшись на улицу, надели пальто. Когда косоглазая обувалась в прихожей, Мито подошла к Рэсэну и прошептала:
– Не бери в свою чугунную башку всякую чепуху. От этого один только вред. Ешь кашу и спи. Спи, пока не скажу, что дальше делать.
И Мито с косоглазой ушли. Миса, зачерпнув ложкой кашу, подула на нее и поднесла ко рту Рэсэна. Он рассеянно смотрел на рис, от которого поднимался густой пар, потом глянул на Мису. Она придвинула ложку ближе: ешь. Рэсэн позволил втолкнуть кашу себе в рот, проглотил. Горячая рисовая жижа, первая еда за пять дней, была восхитительна на вкус. Съев все до последней рисинки, Рэсэн заснул.
Как и велела Мито, он спал. Спал и видел сны, а проснувшись, съедал кашу, приготовленную Мисой, и снова засыпал. И хотя он только и делал, что спал, но, проснувшись, тут же впадал в дремотное состояние. Рэсэн заподозрил, что, может, ему подмешивают снотворное в кашу. Или снотворное в воде, или оно в ложке, или оно вон в той вазе с цветами, или в теплых солнечных лучах, падающих на кровать. Съев кашу, засыпал, приняв лекарство, засыпал, и даже во сне он засыпал.
По вечерам приходила Мито, меняла повязки, обрабатывала раны. И делала уколы. В те вечера, когда Мито не появлялась, этим занималась косоглазая.
– А ты чего влезла в эту историю? – спросил как-то Рэсэн, когда девушка бинтовала его.
Она не ответила.
– Это тебе не игры. Ты же можешь умереть.
Косоглазая с силой стянула бинт и завязала. Рана нещадно разнылась, да так, что Рэсэн застонал от боли.
– У всех есть мотивы, не только у тебя. Так что не ерепенься и не изображай тут крутого, – сказала косоглазая, сгребая грязные бинты.
Верно. У всех есть мотивы. У Старого Енота, у Чу, у Мохнатого, у Мито, у Парикмахера, даже у Хана. Этими мотивами они питают свой гнев, свою ненависть, из-за этих мотивов уничтожают друг друга. И каждый думает, что справедливость на его стороне, что травма дает ему право. Но дает ли? “Черт, что за чушь лезет в голову! Ты же тоже такой, как все эти черти”, – с насмешкой одернул себя Рэсэн.
