– Простите, я ошиблась. – Девушка захлопнула дверь и прислонилась к стене. Было заметно, что, несмотря на браваду, она вся дрожит от нервного напряжения.
– Не он, – констатировал Димитров.
– Точно нет, – кивнула Аня.
– Опера проверили у проводников документы пассажиров? – спросил я.
– Да, все паспорта прошерстили. Ничего подозрительного.
– Мы должны просмотреть их сами.
– Ладно, я распоряжусь принести их к нам в купе.
Мы вернулись во второй вагон, где в пустом купе устроили подобие штаба. Проводница принесла нам чай в традиционных стаканах, а через некоторое время притащили паспортные данные пассажиров всего поезда.
– Отсортируем тех, кто точно не подходит, – проговорил я, беря стопку. – Затем изучим оставшиеся.
Спустя полчаса мы откинулись на спинки коек и переглянулись.
– Наумова в поезде нет, – констатировал Димитров.
– Значит, надо будет предельно внимательно отнестись к новым пассажирам, – сказал я.
– Да, но почему-то мне начинает казаться, что у него более хитрый план, чем мы думали, – скорчив кислую физиономию, проговорил Димитров. – Скажите, Аня, этот ваш приятель очень умный?
– В школе выиграл несколько олимпиад и даже висел один год на Доске почета, – ответила она. – Атак по жизни, даже не знаю. С ним было, конечно, интересно, но не могу сказать, что он производил впечатление гения.
Я побарабанил пальцами по столу. Ситуация становилась какой-то абсурдной. Не невидимый же он, в конце концов!
– Странно. По идее, он должен был ехать с Языковой. Не договорились же они встретиться в Москве.
– Почему бы не поговорить с ней? – предложила Аня. – Все равно она одна.
– Да, это можно. Раз мы убедились, что Наумова в поезде нет, опасности вроде не предвидится. Попробуем с ней потолковать, – согласился я.
Мы опять направились в четвертый вагон. Переговорив с проводником, мы договорились, что он переведет спутников Языковой в другие купе. Чтобы не прошел слух, что в поезде полиция, нужно было придумать какое-нибудь убедительное объяснение этой необходимости снимать людей с мест, но проводник заявил, что берет это на себя. Через десять минут он пришел и сказал, что все в порядке: в купе осталась только Языкова.
– Оперативно! – восхитился Димитров.
– Как вы это сделали? – поразился я. – Неужели без скандала?
Проводник улыбнулся:
– Что вы! Меня еще и благодарили.
– И все-таки, если не секрет…
– Хорошо, расскажу. На самом деле достаточно было сказать, что в соседнем купе перевозят тяжело больных туберкулезом.
Через пять минут мы уже ввалились к Языковой. При нашем появлении она вся сжалась, и глаза у нее испуганно забегали.
– Не волнуйтесь, – сказал я. – Мы вам поможем.
– Лиза… – начала она, но я ее перебил:
– С ней все нормально, она уже дома.
– Правда? – Языкова аж подпрыгнула.
– Честное слово.
Женщина разрыдалась. Пришлось потратить минут пять, чтобы вывести ее из состояния истерики.
Наконец, убедившись, что Языкова в состоянии говорить, я сказал:
– Мария Семеновна, о чем вы договорились с Наумовым?
– Он приказал купить билет, сесть в этот поезд и ждать его. Угрожал, что, если я откажусь, Лиза умрет!
– Но теперь она в безопасности. Он сообщил нам адрес, по которому она находилась, считая, что вы от него уже никуда не денетесь.
– Он ничего с ней не сделал?
– Нет-нет, не волнуйтесь.
– Бедная девочка! Как она это переживет? – Языкова закрыла лицо руками.
– Вы с ней скоро увидитесь, – проговорил я поспешно, пока она снова не потеряла над собой контроль.
– Когда? Мы сейчас поедем домой?
– Не совсем. Сначала надо арестовать Наумова, иначе он может опять взяться за свое.
Глаза у Языковой округлились.
– Только не это! – испуганно прошептала она. – Я не могу постоянно жить в страхе!
– Вы нам поможете?
– Без меня никак? – Было заметно, что женщину буквально трясет от ужаса.
– Лучше, чтобы вы остались в поезде до конца операции, – сказал я. – А потом мы вас отвезем домой.
Языкова кивнула:
– Хорошо, что я должна делать?
– В общем-то, ничего. Ждать, как и велел Наумов. Если он позвонит, скажите, что едете с семейной парой, ничего подозрительного не заметили. Но только если он сам начнет расспрашивать. В противном случае отвечайте кратко.
– Ладно. Что еще?
– Вроде это все.
Женщина помолчала.
– Он сумасшедший! Это точно! – сказала она вдруг.
Мы ехали молча минуты две, потом Аня объявила, что пойдет за чаем.
– И спросите у проводника, нет ли у него какой-нибудь жрачки, – сказал Димитров. – Неизвестно, сколько еще ждать Наумова. Может, он и вовсе не появится.
– Ладно. – Аня кивнула.
– Пойти с тобой? – предложил я.
– Нет, не надо. Я быстро.
Она выскользнула в коридор, закрыв за собой дверь.
– Я вспомнила еще кое-что, – заявила вдруг Языкова и полезла в сумку. – Преступник, как там его, вы говорили?..
– Наумов, – подсказал я.
– Так вот, он приказал мне взять с собой в дорогу вот это. – Языкова вытащила и поставила на стол литровую бутыль жидкости для розжига.
Мы с Димитровым уставились на нее в легком недоумении.
– Вам приказал? – тупо повторил лейтенант.
– Ну, да. Он опять будет требовать, чтобы я себя подожгла?
– Больше вы ничего не забыли нам рассказать? – спросил я вместо ответа.
– Вроде нет, – отозвалась Языкова, чуть подумав.
Вскоре вернулась Аня с подносом в руках.
– Вот чай и бутерброды, – объявила она, ставя поднос на стол.
– Отлично! – обрадовался Димитров. – Перекусим.
Языкова есть отказалась, но отпила пару глотков из своего стакана.
Димитров смял два бутерброда с сыром и один с колбасой, вылакал весь чай и отвалился, прислонившись к стене.
– Хорошо! – блаженно проговорил он.
Я есть не стал, выпил только чай.
Зачем убийца велел Языковой взять с собой жидкость для розжига? Ведь он явно собирался поработать над ней лично: заклеймить и сожрать лицо. В этот ритуал сожжение не входило.
– Скоро Марьино, – сказала Аня.
