Я понял, о чем говорит криминалист: ну, конечно! Грим нужен был Пожирателю, чтобы сделать маску, которую описал бомж, видевший его в Баболовском парке.
– Он взял вилку, чтобы съесть лицо Языковой, – заметил я, – но оставил грим.
– Нет, не оставил, – отозвался Полтавин. – У него были еще баночки, поменьше. Мы нашли от них упаковки в мусорной корзине. Так что он всерьез рассчитывает полакомиться вдовой завхоза. Кстати, загляни в верхний ящик комода.
Я сделал, как сказал криминалист, и увидел пачку вырезок из журналов. На верхней был сфотографирован представитель какого-то африканского племени. Его лицо было раскрашено под череп с жутковатым оскалом.
– Там целая подборка в таком роде, – прокомментировал Полтавин. – Пожиратель брал эти снимки за образец, когда гримировался.
Подошел Димитров.
– Ну что, увидел что-нибудь интересное?
– Много чего.
Лейтенант кивнул:
– А, фотки дикарей! Видел. Не знаю, кто этот парень, Барыкин или нет, но он – точно Пожиратель.
– И сейчас он где-то ходит, вооруженный ритуальной вилкой каннибала, – добавил я.
– И не только ею.
– Конечно, нож у него тоже с собой – чтобы срезать лицо жертвы по кусочкам.
– Чего он прикопался к этой тетке, а? Вроде она ему ничего не сделала. Ведь дело в ее муже, так?
– Скорее всего. Точный ответ может дать только сам Пожиратель.
– Если нам удастся с ним поговорить! – фыркнул Димитров.
– Обычно серийные убийцы сотрудничают с полицией, если понимают, что их вину легко можно доказать.
– Да? – В голосе лейтенанта прозвучало сомнение. – А я вот читал, что они стараются выстроить линию защиты.
– Ну, может. А что касается вдовы, то думаю, все дело в том, что ее муж умер.
– И что? – непонимающе нахмурился Димитров.
– Убийце нужно закончить ритуал.
– Какой еще ритуал?
Мне не хотелось пересказывать разговор со школьным психологом.
– Пожиратель стремится стать кем-то другим, – постарался объяснить я вкратце. – Ну, в общем, преобразиться. Он думает, что если он съест лица своих врагов, то…
– Превратится в них?
– Нет. Не так. В общем, Пожирателю, чтобы достичь цели – в чем бы она там ни заключалась, – нужно съесть лица всех врагов. А один из них умер.
– И он решил возместить эту потерю его вдовой?
– Именно.
– Ты сам это придумал? – подозрительно посмотрел на меня Димитров.
– Нет, я консультировался со специалистом, – мне не хотелось уточнять, что это был школьный психолог.
– Да? Ясно.
У меня зазвонил телефон. Это была Аня.
– Алло, – проговорил я, отойдя в сторону прихожей.
– Валер, привет!
– Привет!
– Слушай… мне страшно! – Голос у девушки был глухой и слегка дрожащий. – Я, конечно, понимаю, что это глупо и, наверное, по-детски, а ты занят расследованием, и мне бы не хотелось тебя отвлекать понапрасну… – Она запнулась.
– А в чем дело? – спросил я, насторожившись.
На паникершу Аня не была похожа, значит, что-то должно было заставить ее позвонить и протараторить все это.
– Я хотела пригласить вашего сотрудника на чай, а то ведь даже неудобно: он столько времени меня охраняет, а мы даже не знакомы. В общем, вышла из квартиры, постояла, потом спустилась крыльцо, обошла все машины перед домом – его нигде нет.
Я вздохнул с облегчением: всего-то!
– Аня, не волнуйся. Он и не должен быть заметен.
– Я понимаю… и все же.
– Хорошо, я позвоню ему и узнаю, где он. Но уверен, что он на своем посту.
– Ладно. Я заперлась в квартире, если что.
– Молодец.
– Ты мне перезвонишь?
– Да, как только выясню, где твой секьюрити. – Я постарался придать голосу шутливый тон.
– Я буду ждать, – серьезно сказала Аня. – И знаешь что еще… будь осторожен, ладно?
Ну начинается! Попахивает какой-то киношной мелодрамой.
– Конечно, – сказал я как можно спокойнее. – Само собой.
– Просто… у меня нехорошее предчувствие, – не сдавалась девушка.
– Наш сотрудник найдется.
– Не в этом дело. То есть не только в этом.
– А в чем еще?
– Я ненадолго задремала, и мне приснилось кое-что.
– Неужели? Кошмар?
– Ну, не совсем. Как бы тебе объяснить… Бывают такие сны, в которых вроде ничего пугающего нет – если подумать, – но в то же время они оставляют неприятный осадок.
Было ясно, что придется выслушать все до конца.
– Что тебе приснилось? – спросил я.
– Да ерунда на самом деле. Как будто я со своей мамой иду по берегу Финского залива и собираю ракушки. Ну, такие зеленоватые, овальные, с двумя створками. Некоторые пустые, а некоторые нет. Они тяжелые и плотно закрыты. Мы складываем раковины в полиэтиленовый мешок, чтобы отнести домой.
– Пока вроде ничего неприятного, – подбодрил я Аню.
– Слушай дальше. Вернувшись, мы высыпаем ракушки в таз и начинаем мыть. Они пахнут тиной, но это ничего. Я откладываю пустые ракушки отдельно, на расстеленную газету, чтобы они высохли. А мама отбирает закрытые. Их она тоже споласкивает, а потом берет нож и начинает их открывать. Просовывает лезвие в щель и, слегка покачивая, раздвигает створки. Внутри я вижу розовую плоть устриц. Словно кто-то прилепил к перламутру нечто… непристойное! Мама откладывает нож и берет в руку чайную ложку. Она отдирает ею устриц от раковин, отскабливает их, и они падают на дно таза, как куски… куски… Ну, я не знаю чего!
Аня смущенно замолчала.
Я тоже ничего не говорил, потому что не знал, что на это ответить.
– Не могу понять, почему меня это так встревожило, но я проснулась, и мне не захотелось быть одной. Я и решила позвать вашего сотрудника выпить чаю. Наверное, ты считаешь меня дурой, да?
– Нет, не считаю. Но беспокоиться не о чем, это же просто сон.
– Я понимаю.
По Аниному голосу чувствовалось, что я ее не очень убедил. Наверное, она и сама говорила себе то же самое, прежде чем набрать мой номер. И вот ведь все-таки позвонила.
– Ладно, все, забудь! – быстро проговорила она. – Наверное, это просто нервы. Так ты позвонишь насчет вашего сотрудника?
– Да, обязательно. Как только выясню, где он.
– Спасибо. Все, пока! – Она отключилась.
– Что такое? – поинтересовался Димитров, когда я вернулся.
