– Более того, – оживился Полтавин, – я заметил также несколько проколов вот здесь, здесь и здесь. После детального обследования, возможно, смогу сказать больше.
– Хорошо, не затягивай, – проговорил я.
– Не собираюсь! – обиделся патологоанатом.
– Извини, это я… так, – спохватился я.
Полтавин махнул рукой:
– Ладно, твое счастье, Валера, что я отходчивый.
– Позвони, как только будут результаты.
– Непременно. Увозите! – скомандовал медэксперт своим помощникам, и они застегнули мешок, скрыв от нас жуткое зрелище человека, лишенного лица.
– Моя жена враз бы в обморок хлопнулась! – проговорил Димитров. – Если бы такое увидела. Она даже когда ужастики смотрит, визжит будто резаная!
– Зачем же смотрит? – удивился я.
Сам я никогда хоррором не интересовался. В детстве было слишком страшно, а потом и так хватало… острых впечатлений.
– А я откуда знаю? – пожал плечами Димитров. – Наверное, расслабляется. Посмотрит ужасы по телику, и жизнь кажется не такой уж плохой.
– Что ж, твоей жене так плохо живется? – усмехнулся я. – Ты, как муж, должен принять меры.
– Я, как муж, скоро, похоже, дома буду через день бывать. Начальство требует результатов как можно быстрее, а я что, волшебник? Так что на тебя одна надежда, специалист.
– Постараюсь, чтобы твоя личная жизнь не рухнула из-за моей нерадивости окончательно, – пообещал я.
Полтавин тем временем ушел вместе с санитарами следить за погрузкой тела, а мы с Димитровым присели на парапет Баболовского дворца.
Лейтенант вытащил из внутреннего кармана куртки сложенные снимки, сделанные «Полароидом».
– Вот пока то, что есть, – сказал он, протягивая их мне. – Попозже будут увеличенные копии. Но здесь тоже все видно.
– Ноты получились не целиком, – сказал я, разглядывая фотографии. – По ним трудно угадать мелодию.
– Ничего, если человек знает, то и так поймет.
– И у кого мы будем выяснять, что это за композиция? – поинтересовался я.
– Покажем снимки какому-нибудь музыканту или композитору – они-то должны узнать мелодию. Вот только что нам это даст? Тем более не факт, что надписи сделал убийца. Те велосипедисты, которые нашли труп, могли и не обратить на ноты внимания, когда были тут в последний раз.
– Могли, – не стал я спорить. – И все же, мне кажется, ноты имеют значение. Хоть я и не знаю, какое.
– Ну, имя убийцы мы в них едва ли прочитаем! – усмехнулся Димитров.
– Имя убийцы, может, и нет.
– Думаешь, тут намек на жертву?
– Почему бы и нет?
– Не проще ли было оставить парню лицо?
Я покачал головой:
– Лицо понадобилось убийце. Оно – часть его ритуала. Может быть, самая важная. Так сказать, ключевая.
– То есть ты все-таки считаешь, что намечается серия? – обеспокоенно спросил Димитров.
– Пока говорить об этом рано, но отметать такую возможность не стоит, – ответил я уклончиво.
– Почему?
– Если человек зациклен на лицах, одного ему будет мало. Уже хотя бы потому, что человеческая плоть недолговечна.
– Думаешь, он хочет сделать из лица маску или что-нибудь в этом роде?
– В любом случае ему наверняка скоро захочется получить новое. Причем, возможно, он даже знает когда.
– С чего ты взял?
Я перебрал фотографии и нашел нужную.
– Смотри, это цифра «4». Убийца выжег ее на груди жертвы.
– Да, я в курсе. И что?
– Почему «4»?
– Не знаю, а при чем тут это? – Димитров забрал снимок у меня из рук и внимательно разглядел. – Может, это буква «Ч»? – предположил он вдруг.
– Может, – согласился я. – Но если это четверка, то мне она напоминает начало обратного отсчета.
– Хочешь сказать, убийца наметил четыре жертвы?
– Похоже на то.
– А зачем ему сообщать нам об этом?
– На это может быть много причин. Но о них лучше расскажут психиатры, а не я.
– Боюсь, с этим у нас несколько напряженно.
– Ничего, мы запросим психологический портрет в управлении. Когда будет более-менее ясна картина преступления.
Димитров вернул мне фотографию.
– Начальство выделило тебе комнату в отделе, – сказал он. – Чтобы ты не мотался из Питера сюда. Так что, если хочешь, можешь там поселиться на время расследования. Или у тебя семья?
Я отрицательно покачал головой:
– Не успел обзавестись.
– Ну, так как? Переедешь?
– Конечно. Надо только прихватить вещички.
Все складывалось весьма удачно: теперь я смогу быть поблизости от охотничьих угодий маньяка все время, а не наездами.
– Тогда давай за ними. За два-три часа управишься?
– Думаю, да.
– Позвони мне, как приедешь, я тебе скажу, куда ехать. Ну, и поселю.
Мы обменялись телефонами.
– Ладно. – Я встал. – На ночь надо будет оставить кого-нибудь здесь.
– Зачем? – удивился лейтенант.
– На случай, если убийца за чем-нибудь вернется.
– Так он же увидит…
– Поэтому сидеть надо тихо и не спугнуть его.
– Ладно. – Димитров явно считал мою затею глупой. – Посмотрим, что можно сделать.
– Я руковожу расследованием, – напомнил я. – Так что найди способ.
– Сказал же: ладно.
– Я позвоню, когда вернусь.
– Угу.
Сунув фотографии в карман, я направился к машине.
Хорошо, что мне дали комнату в Пушкине. Плохо, что я практически не знал его географию, но ведь, в конце концов, для того и изобрели навигатор. Впрочем, лучше изучить карту Пушкина, чтобы не полагаться на прибор всецело, благо город не такой уж большой.
Я поехал домой собирать вещи и, как и предсказывал Димитров, справился за два с половиной часа. Вернувшись в Пушкин, я позвонил от Египетских ворот лейтенанту.
– Ты уже здесь? – удивился он. – Слушай, как доехать до нашего отдела.
Вскоре я припарковался позади трехэтажного здания из серого кирпича с решетками на окнах. Димитров ждал меня внизу на крыльце.
– И все? – Он с удивлением взглянул на спортивную сумку у меня в руке. – Налегке?
– Надеюсь, мне не придется торчать тут вечно, – ответил я.
– Все зависит от тебя. Ты же руководишь расследованием, – саркастически заметил лейтенант.
