– Почему?
– Мне показалось, она склонна несколько идеализировать вашего сына. В этом нет ничего такого, и это вполне можно понять, просто…
– Точно. – Барыкин нехотя покивал, тяжело вздохнул. – Ее послушать, так он был просто идеалом.
– А на самом деле?
– Давайте прогуляемся, – предложил Барыкин. – Петь, я на пять минут! – крикнул он, обращаясь к кому-то в мастерской.
Мы двинулись направо, мимо поставленных на кирпичи грузовиков. Остовы машин всегда производили на меня гнетущее впечатление: сначала такие красивые и сверкающие хромом и лаком, автомобили быстро приходили в негодность и отправлялись на свалки, чтобы ржаветь под беспощадными дождями. Просто метафора человеческой жизни, как бы банально это ни звучало.
– Юра рос очень замкнутым, – заговорил Барыкин, когда мы отошли от ворот метров на десять. Он достал пачку «Оптимы» и закурил. – Почти ни с кем не общался. Друг у него был всего один, да и с тем они разошлись года два назад. Юра думал только о танцах, почти все время посвящал этому.
– Почему они с другом поссорились?
– Они не ссорились. Просто стали реже общаться, а затем и вовсе перестали.
– А девушки у вашего сына были?
– Две или три. Ничего хорошего из этого не вышло.
– Почему?
Барыкин пожал плечами, поправил лямки комбинезона.
– С первой он встречался полгода, со второй – два месяца. Ничего не рассказывал, но на влюбленного похож не был. Понимаете, что я имею в виду?
– Думаю, да.
– Зачем вам все это знать? – спросил вдруг механик, взглянув мне в глаза. Белки у него были желтоватые, с красными прожилками.
– Юра переживал из-за ожога, который получил во время пожара? – задал я вместо ответа вопрос.
– Конечно.
– Как это выражалось?
– Вначале он говорил об этом. Боялся, что станет уродом на всю жизнь. Но обошлось, даже шрамов не осталось.
– И он успокоился?
Барыкин пожал плечами:
– Даже не знаю. Иногда он подолгу стоял перед зеркалом и все смотрел на себя, смотрел. Жена над ним подшучивала, но у него был такой внимательный взгляд, что мне иногда становилось не по себе. Не знаю почему. Глупости, конечно, и все же…
– Он считал себя привлекательным?
– Понятия не имею. Мальчики об этом обычно не говорят.
– У Юры не было нервных срывов, депрессии, еще чего-нибудь в том же роде?
Барыкин покачал головой и выбросил окурок в канаву.
– Нет, он ни на что не жаловался.
– А как насчет проявления агрессии?
– Чего?
– Ну, он дрался со сверстниками?
– Не больше, чем все.
– Никаких особенных, запоминающихся моментов?
Механик вздохнул.
– Нет, Юра вел себя вполне прилично. Нас даже ни разу в школу не вызывали. К чему все это, он ведь умер?
– Простите, что ворошу прошлое. Сам не знаю зачем, если честно.
Я поймал удивленный взгляд Барыкина.
– Извините еще раз. – Мне действительно было неловко из-за того, что я заставил родителей Барыкина вспоминать о своем горе.
Парень умер и таким образом автоматически выпал из списка подозреваемых. Его отец тоже не походил на убийцу. Больше мне здесь делать было нечего.
Я быстро попрощался с механиком и вернулся во двор, где оставил автомобиль.
Наконец пошел дождь. Он пока только моросил, но чувствовалось, что через несколько минут он зарядит по полной программе. Я влез в салон и достал ключи.
В голову пришла мысль, что неплохо бы позвонить Ане. Девушка запала мне в душу, и я хотел пригласить ее куда-нибудь – хоть на пару часов. Мне казалось, что это время я могу выкроить, но не тут-то было: когда я завел мотор, зазвонил сотовый. Это оказался Димитров.
– Слушаю? – проговорил я, зажав трубку между щекой и плечом.
– Алло, Валер, это Рома.
– Что случилось?
Секундная пауза.
– Еще одно убийство.
Я замер. Неужели опера не уследили за Жарковой? Или убийца добрался до Храброва раньше, чем я смог найти физрука?
– Кто на этот раз? – проговорил я, сглотнув.
– Рачковская Антонина Николаевна.
– Кто это?
– Она работала уборщицей в школе, где трудились Зинтаров и Суханова.
– Уборщицей?
– Да. Вот только я не уверен, что ее смерть – дело рук того, кого мы ищем.
– А в чем дело?
– Ей перерезали горло в сквере возле дома. Лицо не тронуто, и клейма с цифрой нет.
– Тогда при чем тут… – Я не договорил. – Она работала в школе, ты сказал?
– Да. Это единственная связь с предыдущими жертвами. Если она вообще есть. Собственно, я не собирался тебе звонить, но как только узнал этот факт, так сразу набрал твой номер.
Когда убивают человека, работавшего в том же месте, что и жертвы серийных преступлений, нельзя игнорировать наличие определенной связи – даже если почерк полностью отличается. Такие совпадения слишком маловероятны, и нужно найти кусочек пазла, из которого выпал данный фрагмент.
– Правильно сделал. Я хочу знать об убитой все. И где сейчас труп?
– Уже увезли в морг. Полтавин ваш сказал, что в принципе все ясно. Осталось сделать вскрытие, но он уверен, что ей просто пустили кровь.
– Я скоро приеду.
– Куда?
– В морг! Узнай об убитой все, что возможно.
– Хорошо, я понял. Встретимся в отделе.
– Договорились.
* * *
Когда в мире нарушается гармония, рушатся самые сокровенные устои, без которых современная цивилизация немыслима. Эта нехитрая истина открывается многим, кто берет на себя труд задумываться, а не просто плыть по реке времени, подобно щепке, пущенной мальчиком в стремлении понаблюдать за движением воды. Однако, даже осознав необходимость гармонии, далеко не каждый оказывается готов восстанавливать ее, когда хаос пытается нарушить мировой баланс.
Нет ничего малого и незначительного, ибо кто способен измерить великое и ничтожное? Не человек ли? Но разве сам он не бывает велик или ничтожен – в зависимости от того, с чем сравнивать. Перед лицом стихии, например, обрушивающегося на город наводнения, человек – червь и тлен, кусок плоти, обреченной стать удобрением. Но рядом с муравьем он титан, хотя, помести его в мир муравья, уменьши до размеров насекомого, и человек не выдержит и раунда. Он мгновенно будет уничтожен и унесен в муравейник в качестве пищи.
