– Вроде он вчера говорил, что собирается на шашлыки, – ответила та, переводя дух.
Я подумал, почему она не воспользовалась лифтом, но тут женщина поставила мешки на площадку и полезла в сумочку за ключами.
– Один или с друзьями? – спросил я.
– Один. Он часто так делает. А вы кто ему? – В женщине вдруг проснулась подозрительность.
– Коллега, – ответил я. – Из школы.
– А, учитель. – Женщина сразу успокоилась. – У вас телефон есть его?
– Нет, – покачал я с сожалением головой.
– Жаль. Ну, тогда заходите попозже. Он обычно около девяти возвращается.
– А куда он ездит, не знаете? А то мне по срочному делу. – Я сделал озабоченное лицо.
– Нет, мы вчера только парой слов перекинулись. Тоже вот на лестнице встретились.
Женщина открыла дверь, взяла пакеты и вошла внутрь.
– Так что приходите вечером, – бросила она напоследок.
На крыльце я остановился, прикидывая, что делать дальше. Можно было либо навестить Боброву в надежде, что она вспомнит подробности пожара тринадцатилетней давности, либо сгонять к священнику, к которому ходил Зинтаров. Где находится церковь, я знал, потому что изучал карту Пушкина, а вот где живет пенсионерка-биологичка – нет.
Сделав выбор в пользу священника, я отправился в церковь Святого Апостола Иоанна. Путь занял меньше часа. Оставив автомобиль возле лотков с сувенирами, я пересек сквер и поднялся по широким гранитным ступеням.
После того как я увидел фотографии из квартиры Зинтарова, было неудивительно, что учитель химии время от времени ходил к священнику. Должно быть, замаливал грех. Пытался ли он бороться с ним или только просил у Бога прощения?
Я понимал, что тайна исповеди не позволит духовному отцу Зинтарова рассказать мне о нем, но надеялся узнать хоть что-то, способное помочь мне продвинуться в расследовании.
Трижды перекрестившись, вошел в церковь. Она была небольшая, но недавно отреставрированная: стены и иконы сверкали краской и лаком, окна – витражами. На полу лежал тонкий ковер красноватого оттенка. Пахло воском и ладаном.
Я сразу направился к служке, торговавшей свечами и прочим, но про священника спрашивать не стал. Вместо этого купил четыре свечки.
В церкви я бываю нечасто, но когда захожу, то молюсь одним и тем же иконам: Николаю Чудотворцу, Богоматери, Пантелеймону Целителю – и, конечно, Иисусу Христу. Последнего всегда прошу о том, чтобы отправил мою сестру в рай. Если возможно. Поставив свечки, заказал «за упокой» и лишь затем решил поговорить со служкой насчет своего дела.
– Мне нужно перемолвиться с батюшкой, – проговорил я, наклонившись к ней.
– По какому вопросу? – смиренно спросила она, чуть подавшись вперед.
– По срочному, – ответил я, показывая удостоверение.
– Одну минуту. – Женщина подозвала свою товарку и, оставив ее присматривать за прилавком, ушла.
Через пару минут она вернулась со священником.
– Старший лейтенант Самсонов, – представился я. – Мне нужно с вами поговорить.
– Идемте. – Священник провел меня в какое-то помещение с двумя узкими окошками, где пахло не только ладаном и воском, но и свежей масляной краской. – Слушаю вас.
У него было круглое лицо, круглые очки в серой оправе и круглые глаза слегка навыкате. Русая борода прикрывала цепь, на которой висел крест.
– Вы были духовным отцом Зинтарова Евгения Казимировича?
– Не духовным отцом. Он просто приходил время от времени, чтобы поговорить о Боге и Библии.
– Как часто?
– Примерно раз в неделю. Обычно по пятницам.
– Вы знаете, что его убили?
Судя по реакции священника, он слышал об этом впервые.
– Убили? – проговорил он ошарашенно. – Когда?
– Недавно. Вчера ночью.
– Какой ужас! – Священник опустился на стул, сложил молитвенно руки, его губы зашевелились.
– Как вас зовут, святой отец? – спросил я.
Он ответил через четверть минуты:
– Григорий.
– А по паспорту?
– Это имеет значение?
– Конечно. Если вы будете давать показания, то…
– Понимаю. – Священник смиренно опустил голову. – Семен Васильевич Крымский.
Я записал это в блокнот и тоже сел.
– Зинтаров у вас исповедовался?
– Нет, никогда.
– Он рассказывал вам о чем-либо по секрету? Заручившись обещанием никому не передавать его слова?
Отец Григорий воззрился на меня в недоумении:
– Да нет.
– У него были враги? Он кого-нибудь боялся?
– Да. Враг у него был, – с сожалением проговорил священник. – И боюсь, он умер, не успев побороть его.
– Какой? – спросил я, невольно затаив дыхание.
– Страх.
– Страх?!
Отец Григорий кивнул.
– Чего боялся учитель химии?
– Себя. Своих желаний. Порочности. Греха!
– А конкретнее? – спросил я.
Священник покачал головой:
– Евгений никогда не вдавался в подробности. Всегда выражался расплывчато, хоть я и говорил ему что нужно называть вещи своими именами. Нельзя признать что-то, не называя его. А признать – значит сделать первый шаг к раскаянию.
– Вы не знаете, чего боялся Зинтаров? – удивился я.
– Конкретно – нет.
– Может быть, человека?
– Не думаю.
Я немного поразмыслил.
– А не мог он считать себя в чем-то виноватым? В смысле не шла ли речь о старом грехе?
– Вполне возможно. По его словам трудно было понять, что он имеет в виду. Только чувствовалось, что он очень страдает.
– Его мучила совесть?
– Думаю, да.
– А были у него враги среди людей?
– Мне об этом ничего не известно. Чаще всего Евгений приходил с вопросом по содержанию Библии. Он все время читал ее. У него было старое издание в кожаном переплете, еще дореволюционное. Очень красивое.
– О чем он спрашивал?
– О прощении, воздаянии. Много о чем.
– Постарайтесь вспомнить.
– Чаще всего его волновал вопрос, греховен ли человек, если не способен противостоять греху даже при всем желании.
– И что вы ему отвечали?
– Разумеется, виновен. Как же иначе? – Круглые глаза отца Григория уставились на меня с непониманием. – Каждый должен бороться с искушением. У любого есть силы для испытаний.
