– А с той женщиной что случилось, с его любовницей? Ее тоже продали, вместе с детьми? – поинтересовалась Катинка, не отводя взгляда от влажных, горестных глаз Сакиины.
– Нет, – ответил Клейнханс. – Тут самая странная часть истории. Ашрет бросилась в огонь и погибла вместе со своим английским любовником. Невозможно понять умы туземцев, вы не находите?
Последовало долгое молчание. Тут на солнце набежало облако, и день сразу показался темным и холодным.
– Я ее куплю, – произнесла Катинка так тихо, что Клейнханс приложил ладонь к уху.
– Простите, мадам? Я не расслышал, что вы сказали.
– Я ее куплю, – повторила Катинка. – Эту девушку, Сакиину, я ее покупаю.
– Но мы еще не обсудили цену…
Клейнханс был откровенно поражен. Он не ожидал, что все пройдет так легко.
– Уверена, ваша цена будет разумной… если, конечно, вы хотите продать мне и других ваших рабов.
– Вы – леди великого сострадания. – Клейнханс восхищенно покачал головой. – Вижу, история Сакиины задела ваше сердце, вы хотите взять ее под свое крылышко. Спасибо. Я знаю, вы будете хорошо с ней обращаться.
Хэл, повиснув на решетке окна их камеры, сообщал о своих наблюдениях Эболи, державшему его на плечах.
– Они вернулись в губернаторской карете. Все трое – Клейнханс, Шредер и жена ван де Вельде. Поднимаются по лестнице… – Он умолк на мгновение, потом воскликнул: – Погоди! Из кареты еще кто-то выходит. Не знаю, кто это. Какая-то женщина.
Дэниел, стоявший у решетки входа, передал эту новость в одиночную камеру в верхней части лестницы.
– Опишите эту женщину! – крикнул сэр Фрэнсис.
В это мгновение женщина обернулась и что-то сказала кучеру Фредрикусу. Хэл с изумлением узнал в ней ту самую девушку-рабыню, что стояла в толпе, когда их вели через плац.
– Она маленькая, юная, почти ребенок. С Бали, наверное, или из Мелакки, судя по внешности… – Хэл замялся. – Похоже, она смешанной крови и почти наверняка служанка или рабыня. Клейнханс и Шредер идут впереди нее.
Дэниел сообщил сэру Фрэнсису и это.
Вдруг из другой камеры до них донесся голос Алтуды:
– Она очень хорошенькая? Длинные темные волосы, собранные на макушке, с цветами в них, да? У нее на шее есть зеленое нефритовое ожерелье?
– Да, все так! – крикнул в ответ Хэл. – Вот только она не хорошенькая, а такая красавица, что и слов не найти. Ты ее знаешь? Кто это?
– Ее зовут Сакиина. Это из-за нее я вернулся с гор. Она моя младшая сестра.
Хэл наблюдал за тем, как Сакиина поднимается по ступеням, двигаясь с легкостью и живостью осеннего листка на ветру. И пока он смотрел на девушку, мысли о Катинке уже не поглощали его полностью. А когда девушка исчезла из вида, свет, проникавший в подземную темницу, как будто стал слабее, а каменные стены – еще мокрее и холоднее.
Поначалу все изумлялись тому, как с ними обращались в подземелье замка. Им позволяли каждое утро опорожнять парашу, что они и делали по очереди. В конце первой недели один из полевых рабов компании привез в запряженной волом телеге свежую солому, и им разрешили собрать старую, кишащую насекомыми, что устилала пол камеры. Их бочка с водой постоянно пополнялась через медную трубу – вода поступала из горного ручья, и пленные не страдали от жажды. Каждый вечер с кухни присылали каравай грубого хлеба размером с колесо фургона и большой железный котел. Котел был полон обрезков и очисток овощей, сваренных с мясом тюленей, которых ловили на острове Роббен. Варева было много, и оно оказалось вкуснее большинства того, что матросы ели на корабле.
Алтуда засмеялся, когда услышал, как пленники обсуждают это.
– Они и волов хорошо кормят. Бессловесные животные лучше работают, если они полны сил.
– Ну, мы здесь не особо перетрудились, – благодушно заметил Дэниел и похлопал себя по животу.
Алтуда снова засмеялся.
– А ты посмотри в окно, – посоветовал он. – Там крепость, которую нужно достроить. Ты не будешь тут сидеть слишком долго. Поверь, я знаю, что говорю.
– Эй, Алтуда! – крикнул Дэниел. – Твоя сестра не англичанка, значит и ты тоже не англичанин. Так почему же ты так хорошо говоришь, как настоящий британец?
– Мой отец был из Плимута. А сам я никогда там не бывал. Тебе знакомо это место?
Раздался хохот, аплодисменты, посыпались замечания, и наконец за всех заговорил Хэл:
– Бог мой, Алтуда, если не считать Эболи и его друзей-африканцев, мы все из Девона! Ты просто один из нас, Алтуда!
– Вы же меня не видели. Должен предупредить, я на вас совсем не похож, – предостерег их Алтуда.
– Если ты хотя бы вполовину так хорош, как твоя сестра, то этого вполне достаточно, – заметил Хэл, и мужчины снова захохотали.
В первую неделю их плена они видели сержанта-тюремщика по имени Мансеер лишь тогда, когда им приносили котел с рагу или меняли солому на полу. Но на восьмое утро железная дверь наверху лестницы вдруг с грохотом открылась и Мансеер проревел вниз:
– Эй, становись по двое! Мы намерены смыть с вас немножко вони, а то судья задохнется, прежде чем успеет отправить вас к Стадигу Яну! Эй, встряхнулись!
Под охраной дюжины стражей они, разбившись на пары, разделись и помылись, а заодно прополоскали одежду под ручным насосом рядом с конюшнями.
На следующее утро их снова подняли с рассветом, и на этот раз их ждал каптенармус крепости вместе с кузнецом, чтобы заковать в кандалы, – но теперь не в одну длинную цепь, а попарно.
Когда открылась обитая железом дверь камеры сэра Фрэнсиса и оттуда вышел отец Хэла, с падающими на плечи волосами и густой бородой, юноша рванулся к нему, чтобы их сковали вместе.
– Как ты, отец? – с тревогой спросил он.
Хэл никогда не видел отца в таком состоянии – тот казался измученным и нездоровым.
Прежде чем сэр Фрэнсис сумел ответить, на него напал приступ кашля. Когда кашель наконец утих, он хрипло проговорил:
– Я бы предпочел здешнему воздуху хороший шторм в проливе, но я вполне хорош для того, что должно произойти.
– Я не хотел кричать тебе об этом через коридоры, но мы с Эболи придумали план побега, – шепотом сообщил Хэл. – Нам удалось поднять одну из плит пола в глубине камеры, и мы собираемся прорыть туннель под стеной.
– Голыми руками? – улыбнулся сэр Фрэнсис.
– Да, нам нужно найти какой-то инструмент, – признал Хэл. – Но когда мы его найдем…
Он кивнул с мрачной решительностью, и сердце сэра Фрэнсиса чуть не разорвалось от любви и гордости. «Я научил его быть бойцом и продолжать бороться, даже когда битва проиграна. Милостивый Господь, надеюсь, голландцы избавят его от той судьбы, которую приготовили для меня…»
