– Есть по пятнадцать, капитан, – кивнул Дэниел и встряхнул плетку, чтобы разделить завязанные узлами ремни.
И шагнул к первой жертве. Мужчина повернул голову, чтобы видеть его через плечо, и побледнел от страха.
Дэниел высоко взмахнул рукой, и ремни упали ему за спину. Дэниел двигался с удивительной для такого крупного человека грацией. И вот он выбросил руку вперед. Плетка просвистела, как порыв ветра в листьях высокого дерева, и громко хлопнула по голой коже.
– Один! – хором произнесли матросы.
А жертва пронзительно завизжала от потрясения и боли.
Плетка оставила на его коже гротескный рисунок, каждую из красных линий пересекал ряд ярких алых звезд – там, где кожу пробили узлы. Это выглядело как укус щупалец ядовитой португальской физалии.
Дэниел встряхнул плетку, «причесывая» ее, и на пальцах его левой руки осталась яркая свежая кровь.
– Два!
Наблюдатели продолжали считать, а нарушитель снова визжал и дергался в своих путах, пальцы его ног отбивали дробь по палубе.
– Остановить наказание! – воскликнул вдруг сэр Фрэнсис.
Он услышал негромкий шум у сходного трапа, что вел к каютам на корме.
Дэниел тут же опустил плетку и стал ждать. Сэр Фрэнсис подошел к трапу.
Над комингсом появилась украшенная плюмажем шляпа губернатора ван де Вельде, а за ней – его жирное разгоревшееся лицо. Губернатор выбрался на солнечный свет, промокая подбородок шелковым носовым платком, и огляделся. В его глазах вспыхнул интерес, когда он увидел мужчин, привязанных к треногам.
– О! Прекрасно! Вижу, мы не опоздали, – с удовлетворением в голосе произнес губернатор.
Вслед за ним из люка поднялась Катинка. Она шагала легко и быстро, приподнимая юбки достаточно высоко, чтобы видны были атласные туфельки, расшитые жемчугом.
– Доброе утро, минхеер. – Сэр Фрэнсис приветствовал губернатора небрежным поклоном. – Но здесь наказывают провинившихся матросов. Это неподходящее зрелище для леди, воспитанной так, как ваша жена; ей незачем на это смотреть.
– Помилуйте, капитан! – смеясь, беспечно вмешалась Катинка. – Я не дитя. Видят небеса, у вас на борту явно не хватает развлечений. Вы только подумайте: вам же не получить выкупа, если я умру от скуки!
Она легонько хлопнула сэра Фрэнсиса веером, но он отстранился от этого снисходительного жеста и снова обратился к ее мужу.
– Минхеер, думаю, вам следует проводить вашу жену в ее каюту.
Катинка шагнула между ними, словно капитан ничего и не говорил, и кивнула Зельде, шедшей следом за ней:
– Поставь мой табурет вон там, в тени.
Расправив юбки, она уселась на табурет и очаровательно надула губки, посмотрев на сэра Фрэнсиса:
– Я буду сидеть так тихо, что вы меня и не заметите.
Сэр Фрэнсис вопросительно посмотрел на губернатора, но ван де Вельде лишь развел пухлые руки в театральном жесте беспомощности.
– Вы ведь знаете, минхеер, как это бывает, если хорошенькой женщине чего-то захочется.
Он подошел к Катинке и важно и благожелательно опустил руку на ее плечо.
– Я не могу отвечать за чувства вашей жены, если они окажутся оскорблены зрелищем, – мрачно предупредил его сэр Фрэнсис.
Его лишь слегка утешило то, что матросы не могли понять разговора на голландском и подумать, что он уступил напору со стороны пленников.
– Думаю, вам не стоит так беспокоиться. У моей жены крепкие нервы, – пробормотал ван де Вельде.
Во время их служебной поездки в Канди и Тринкомали его жена не пропустила ни одной казни на парадном плаце форта. А эти казни в зависимости от серьезности проступка варьировались от сжигания на костре до четвертования, удушения и обезглавливания. Даже в те дни, когда она страдала от тропической лихорадки и по требованию врача должна была лежать в постели, ее карета всегда стояла на привычном месте, откуда хорошо был виден эшафот.
– Что ж, пусть это остается на вашей совести, минхеер. – Сэр Фрэнсис коротко кивнул и вернулся к Дэниелу. – Продолжить наказание, мастер Дэниел, – приказал он.
Дэниел высоко замахнулся плеткой, и цветные татуировки, украшавшие его здоровенные бицепсы, шевельнулись, словно живя собственной жизнью.
– Три! – заорали матросы, когда плетка, просвистев, опустилась на жертву.
Катинка замерла, слегка наклонившись вперед на своем табурете.
– Четыре!
Она уставилась на кровавые полосы, оставляемые «кошкой» на коже наказываемого, она впитывала пронзительный крик, сопровождавший удары. Постепенно ее лицо стало бледным, как свечное сало.
– Пять!
Тонкие алые змеи ползли по спине мужчины, кровь лилась вниз, пробираясь под пояс его холщовых штанов. Катинка позволила своим длинным золотистым ресницам полуприкрыть взор, чтобы спрятать блеск фиолетовых глаз.
– Шесть!
Катинка почувствовала, как на нее упала крошечная капля жидкости, подобно единственной капле теплого тропического дождя. Она отвела взгляд от корчившегося, стонущего тела на треноге и посмотрела на свою изящную руку.
Капелька крови, сорвавшаяся с промокшей уже плетки, приземлилась на ее указательный палец. И сверкала на белой коже, как рубин, вставленный в драгоценное кольцо. Катинка опустила руку на колени и, прикрыв другой рукой, окинула взглядом окружавшие ее лица. Все зачарованно смотрели на жестокий спектакль, что разворачивался перед ними. Никто не заметил, что кровь долетела до Катинки. Никто вообще на нее не смотрел.
Она подняла руку к пухлым мягким губам, словно в невольном жесте испуга. Розовый кончик ее языка высунулся и слизнул алую каплю с пальца. Катинка наслаждалась ее металлическим, соленым вкусом. Он напомнил ей о другой жидкости, извергаемой в экстазе секса, и она ощутила липкую влагу между ногами… и когда она потерла ноги друг о друга, они стали скользкими, как пара угрей…
Необходимо было прожить какое-то время на берегу, пока корпус «Решительного» чистили на песке, отдирая от днища водоросли и ракушки и ища признаки корабельных червей.
Сэр Фрэнсис назначил Хэла ответственным за строительство временного жилища, где предстояло разместить их заложников. Хэл с особой тщательностью занимался домиком, который должен был приютить жену губернатора, – дому следовало стать просторным и удобным, обеспечить уединение и защиту от диких зверей. Потом он заставил своих людей соорудить вокруг всего тюремного строения частокол из колючих ветвей.
Когда темнота остановила работы первого дня, Хэл пошел на пляж и погрузился в теплую солоноватую воду. Потом принялся скрести кожу пригоршнями влажного песка, пока ее не начало щипать. Но все равно Хэл ощущал себя избитым после того, что вынужден был наблюдать этим утром. Лишь когда он почуял дразнящий запах горячих лепешек, поплывший над водой из корабельного камбуза, его настроение изменилось. Натянув штаны, он побежал к баркасу, чтобы отправиться к кораблю.
