– Слоновья лагуна! – восторженно крикнул с мачты Хэл.
Прошло уже больше двух месяцев с тех пор, как они ушли с этой тайной стоянки. И, как бы в доказательство того, что сэр Фрэнсис правильно выбрал имя для этого места, на пляже вдоль леса раздался трубный зов.
Хэл засмеялся от удовольствия, заметив на песке четыре огромные серые туши. Они стояли плечом к плечу, как будто строем, и глядели на корабль, широко расставив уши. На глазах у юноши гиганты высоко подняли хоботы, ноздри на их концах расширились, принюхиваясь к запахам, доносившимся до них от странного видения, двигавшегося в их сторону. Самый крупный слон вскинул голову, выставив длинные желтые бивни, и затряс головой так, что его уши захлопали, как старые серые паруса. И снова затрубил.
Стоявший на носу галеона Эболи ответил на его приветствие, вскинув над головой руки и прокричав на языке, понятном одному Хэлу:
– Я вижу тебя, старый мудрец! Иди с миром, я твоего тотема, я не причиню тебе зла!
При звуке его голоса слоны отступили от края воды, потом все разом повернулись и неторопливо пошли к лесу. Хэл снова засмеялся, услышав слова Эболи, и проследил за тем, как уходят гигантские существа, сминая подлесок и сотрясая деревья своим весом.
Потом он снова сосредоточился, осматривая песчаный берег и мелководье и сообщая направление отцу, стоявшему на шканцах. «Решительный» медленно шел по извилистому проливу.
Наконец судно выбралось на просторный зеленый круг. Последние паруса были спущены и свернуты на его реях, якорь с плеском упал в воду. Корабль медленно развернулся, натянув якорную цепь.
Галеон встал всего в пятидесяти ярдах от берега, прячась за маленьким островком посреди лагуны, так что проходящие мимо суда никак не смогли бы его заметить сквозь вход между утесами.
Едва корабль успел остановиться, как сэр Фрэнсис закричал:
– Плотники! Собрать полубаркасы, спустить на воду!
Еще до полудня первый полубаркас уже был спущен с галеона, десять человек с сумками спрыгнули на его палубу. Большой Дэниел командовал гребцами. Проплыв через лагуну, они высадились на берегу у основания каменистых утесов. Сэр Фрэнсис наблюдал в подзорную трубу, как они поднимаются по крутой слоновьей тропе к вершине. Оттуда они должны были следить за океаном и предупреждать о появлении любого незнакомого паруса.
– Утром мы перевезем к проливу кулеврины и установим их на камнях, чтобы защищать наш пролив, – сказал Хэлу сэр Фрэнсис. – А теперь отпразднуем наше прибытие свежей рыбой на ужин. Принеси крюки и лини. Пусть Эболи с тобой отправится в другом полубаркасе, возьмите еще четверых. Наловите на берегу крабов и принесите мне побольше рыбы.
Стоя на носу полубаркаса, шедшего к проливу, Хэл всматривался в воду. Она была такой прозрачной, что Хэл видел песчаное дно. В лагуне кишмя кишела рыба, стайки разбегались перед лодкой. Многие рыбины были длиной с руку Хэла, а иные и в две руки.
Когда они бросили якорь в самой глубокой части пролива, Хэл сбросил с борта рыболовный линь с крюками; на каждый крюк насадили краба – крабов они вытащили из их норок на песчаном берегу.
Линь еще не успел коснуться дна, как наживку уже схватили с такой грубой силой, что бечева рванулась, обжигая пальцы Хэла. Хэл, отклонившись назад, стал перебирать бечеву, вытягивая ее, и вот уже на планшир хлопнулась здоровенная ярко-серебряная рыбина.
Пока она колотилась на палубе, а Хэл пытался вырвать из ее рта крюк, Эболи взволнованно закричал и тоже потянул бечеву. И еще до того, как он выбросил свою добычу на палубе, другие матросы уже хохотали и натягивали лини, таща на полубаркас тяжелых рыбин.
Не прошло и часа, как палуба оказалась по колено завалена рыбой, а матросы до корней волос измазаны чешуей и слизью. И даже грубые, покрытые мозолями ладони моряков были ободраны до крови, так сильна была рыба. И это уже было не спортивным развлечением, а тяжелой работой – поднимать на борт настоящий поток серебристых живых существ.
Незадолго до заката Хэл дал команду заканчивать. Они сели на весла и отправились к стоящему на якоре галеону. Им оставалось пройти еще с сотню ярдов, когда Хэл, поддавшись внезапному порыву, встал на корме и сбросил с себя провонявшую рыбой одежду. Оставшись в чем мать родила, он встал на банке и крикнул Эболи:
– Двигайтесь дальше, разгрузите добычу. Я поплыву отсюда.
Хэл не мылся уже больше двух месяцев, с тех самых пор, как они ушли из этой лагуны, и ему страстно хотелось ощутить на коже прохладу воды. Глубоко вздохнув, он прыгнул вниз. Мужчины у поручней галеона заорали разные непристойности, поощряя его, и даже сэр Фрэнсис остановился и снисходительно наблюдал за сыном.
– Пусть порезвится, капитан. Он ведь еще совсем мальчишка, – сказал Нед Тайлер. – Просто он такой высокий и крупный, что об этом как-то забываешь.
Нед плавал с сэром Фрэнсисом уже так много лет, что мог позволить себе некоторую фамильярность.
– Для бездумных мальчишек нет места в море. Это мужская работа, и она требует ясной головы даже на самых молодых плечах, иначе на эту шею быстро набросят аркан голландцы.
Но сэр Фрэнсис вовсе не бранил Хэла. Он просто наблюдал, как обнаженное белое тело скользило в воде, подвижное и ловкое, как какой-нибудь дельфин.
Катинка услышала шум на палубе наверху и оторвалась от книги, которую читала. Это был экземпляр «Гаргантюа и Пантагрюэля» Франсуа Рабле, отпечатанный на заказ в Париже, с прекрасными, детально прорисованными эротическими иллюстрациями, раскрашенными вручную, весьма реалистичными. Его прислал молодой человек, с которым Катинка была знакома в Амстердаме до своего поспешного брака. Благодаря весьма интимному опыту он хорошо знал ее вкусы. Катинка рассеянно глянула в иллюминатор – и тут же загорелась любопытством. Уронив книгу, она встала, чтобы лучше видеть.
– Lieveling, твой муж! – предостерегла ее Зельда.
– Да к чертям моего мужа! – ответила Катинка, выходя из каюты и прикрывая глаза ладонью от садившегося солнца.
Молодой англичанин, захвативший ее в плен, стоял на корме маленького суденышка, совсем недалеко, в тихой воде лагуны. Прямо на глазах Катинки он сбросил с себя пропотевшую, истрепанную одежду, оставшись совершенно нагим, и с беспечной грацией балансировал на банке.
В девичестве Катинка вместе с отцом путешествовала по Италии. Там она подкупила Зельду, чтобы пойти посмотреть на коллекцию скульптур Микеланджело, пока отец встречался с итальянскими торговыми партнерами. И провела почти час того душного дня, стоя перед статуей Давида. Красота скульптуры пробудила в Катинке бурю эмоций. Это было первое изображение обнаженной мужественности, которое она увидела, и оно изменило ее жизнь.
Теперь она смотрела на другую скульптуру Давида, но на этот раз не из холодного мрамора. Конечно, после их первой встречи в ее каюте Катинка часто видела этого юношу. Он таскался за ней, как привязавшийся щенок. Когда бы она ни покинула каюту, молодой человек чудесным образом появлялся неподалеку, таращась на нее. Его откровенное обожание вызывало у Катинки лишь легкое веселье, потому что она ничего другого и не ожидала от мужчин в возрасте от четырнадцати до восьмидесяти лет. И он едва ли мог ожидать от нее чего-то большего, чем просто взгляд, этот хорошенький мальчик в мешковатой грязной одежде. После их первой жесткой встречи вонь его тела еще долго держалась в каюте Катинки, такая сильная, что она приказала Зельде опрыскать все вокруг духами, чтобы избавиться от дурного запаха. Но потом на собственном горьком опыте она убедилась, что все моряки воняют одинаково, потому что вода на корабле имелась только для питья, лишней не было.
