Частенько Джири, Матеши и Киматти стояли вместе у поручней, показывая на зеленые холмы и кружевные линии прибоя, и тихо разговаривали между собой на языке лесов. В спокойные часы Эболи мог взобраться на грот-мачту и стоять в смотровой корзине, глядя на эту землю. А когда он спускался, лицо его хранило выражение грусти и одиночества.
День за днем они не видели никаких признаков человека. Вдоль берега не было ни городов, ни портов, а в море – ни единого паруса, даже вдоль берега не плавали каноэ или одномачтовые лодки-дау.
И только когда им оставалось менее сотни лиг до мыса Святой Марии, южной оконечности острова, они увидели другие паруса. Хэл повернул корабль на четверть румба и приказал зарядить пушки картечью и зажечь фитили, потому что здесь, по другую сторону Линии, он не рисковал доверять чужим кораблям.
Когда они были уже почти на расстоянии выстрела от чужого корабля, тот поднял свои флаги. Хэл с радостью увидел флаг Соединенного Королевства и крест ордена, взвившиеся над грот-мачтой. Он ответил подъемом таких же цветов, и корабли подошли ближе друг к другу.
– Что за корабль? – крикнул Хэл.
Через синие волны донесся ответ:
– «Роза Дарема»! Капитан Уэллс.
Это оказался вооруженный торговец, каравелла с двенадцатью пушками на каждом из бортов.
Хэл спустил на воду баркас и сам пошел на веслах к каравелле. У трапа его встретил подвижный невысокий капитан средних лет.
– In Arcadia habito!
– Flumen sacrum bene cognosco! – ответил Хэл, и они пожали друг другу руки особым пожатием рыцарей храма.
Капитан Уэллс пригласил Хэла в свою каюту, и там они выпили по кружке сидра и обменялись новостями.
Уэллс всего четыре недели назад вышел из английской фактории Святого Георга возле Мадраса, на восточном побережье Индии, с грузом тканей. Он собирался обменять ткань на рабов на гамбийском берегу Западной Африки, а потом пойти через Атлантику к Карибам, где мог обменять рабов на сахар, после чего вернуться домой, в Англию.
Хэл расспросил его о возможности найти матросов в английских факториях в Карнатаке, что тянулась вдоль индийского побережья от Восточных Гхат до Коромандельского берега, но Уэллс покачал головой:
– Вам лучше обойти все то побережье как можно дальше. Когда я оттуда выходил, в каждой деревне и в каждой фактории буйствовала холера. И любой человек, которого вы взяли бы на борт, может принести с собой смерть.
Хэл похолодел при мысли о том, что эта болезнь могла бы натворить в его и без того малочисленной команде, случись ей добраться до «Золотой ветви». Он ни за что не стал бы рисковать, заходя в больные порты.
За второй кружкой сидра Уэллс предоставил Хэлу первые надежные сведения о конфликте, разгоревшемся на Большом Роге.
– Младший брат Великого Могола, Садик-хан Джахан, уже прибыл к берегам Рога с большим флотом. Он объединился с Ахмедом эль-Грангом, которого там называют Леворуким, – это король оманских арабов, его земли граничат с империей Престера. Они вдвоем объявили джихад, священную войну, и вместе налетают, как бешеный шторм, на всех христиан. Они нападают на порты и города на побережье, сжигают церкви и оскверняют монастыри, безжалостно убивают монахов и святых людей.
– Я намеревался предложить свои услуги Престеру, чтобы помочь ему противостоять язычникам, – сообщил ему Хэл.
– Это новый крестовый поход, и у вас благородные намерения, – похвалил его Уэллс. – Многие из самых священных реликвий христианства находятся у святых отцов в эфиопском городе Аксуме и в монастырях в тайных горных убежищах. Если они попадут в руки язычников, это будет печальный день для всего христианского мира.
– Если вы не можете сами отправиться в это святое путешествие, не уделите ли мне с дюжину ваших людей? Мне отчаянно не хватает хороших матросов, – сказал Хэл.
Уэллс отвел взгляд.
– Мне предстоит долгое плавание, и я многих потерял, когда мы зашли на полное лихорадки побережье Гамбии, а потом плыли через центральную Атлантику, – пробормотал он.
– Подумайте о данных вами клятвах! – настаивал Хэл.
Уэллс колебался какое-то время, потом пожал плечами:
– Я могу лишь собрать свою команду, а вы к ним обратитесь и предложите добровольцам присоединиться к вашему походу.
Хэл поблагодарил его, понимая, что Уэллс рассчитывает на отказ моряков. Мало кто в конце двухлетнего вояжа согласился бы пренебречь своей долей прибыли и перспективой скорого возвращения домой в обмен на предложение взяться за оружие ради какого-то иностранного монарха, пусть даже он христианин.
И действительно, лишь двое отозвались на воззвание Хэла, и Уэллс явно испытал облегчение, видя такую малочисленность. Хэл предположил, что эти двое были источниками проблем и вечно проявляли недовольство, но он не мог позволить себе излишнюю разборчивость.
Прежде чем они расстались, Хэл передал Уэллсу два пакета с письмами, зашитыми в парусину, с адресами, написанными четким размашистым почерком. Один пакет был адресован виконту Уинтертону. В длинном письме Хэл подробно излагал обстоятельства убийства капитана Луэллина и то, как он сам завладел «Золотой ветвью». И обещал командовать кораблем в соответствии с изначальной целью.
Второе письмо предназначалось дяде Хэла, Томасу Кортни в Хай-Уилде; Хэл сообщал о смерти отца и о том, что унаследовал его титул. Он просил дядю и дальше управлять поместьем от его имени.
Когда Хэл наконец расстался в Уэллсом, двое матросов отправились с ним на «Золотую ветвь». Стоя на юте, Хэл наблюдал за тем, как паруса «Розы Дарема» исчезают за южным горизонтом.
А через несколько дней на севере встали горы Мадагаскара.
В ту ночь Хэл по сложившейся уже привычке вышел на палубу в конце второй ночной вахты, чтобы проверить курс и поговорить с рулевым. У грот-мачты его ожидали три темные тени.
– Джири и остальные хотят поговорить с тобой, Гандвана, – тихо сказал Эболи.
Хэл отошел к поручням с наветренной стороны, и чернокожие матросы собрались возле него. Первым заговорил Джири:
– Я был мужчиной, когда работорговцы увезли меня из моего дома, – негромко произнес он на языке лесов. – Я был достаточно взрослым, чтобы помнить намного больше о родной земле, чем все они.
Он показал на Эболи, Киматти и Матеши, и те согласно кивнули.
– Мы были детьми, – сказал Эболи.
– И в последние дни, – продолжил Джири, – когда я почуял запах земли и снова увидел зеленые холмы, ко мне стали возвращаться давно забытые воспоминания. Теперь я всем сердцем уверен, что могу найти обратную дорогу к огромной реке, вдоль берегов которой жило мое племя, когда я был маленьким.
Хэл довольно долго молчал, потом спросил:
– Зачем ты говоришь мне все это, Джири? Ты хочешь вернуться к своему народу?
