Она с трудом сдерживала смех, видя, как надувается его лицо, а глаза выпучиваются еще сильнее. Он тщетно вертелся и дергался под ней.
– Пожалуйста… – прохныкал он. – Пожалуйста…
– Помилование? – снова спросила она, держась невыносимо близко от него, дразня.
– Да, – простонал губернатор. – Все что угодно! Я дам тебе все, чего ты пожелаешь!
– Я люблю тебя, мой супруг, – шепнула она ему на ухо и опустилась на него легко, как птичка, что садится в гнездо.
В прошлый раз он продержался, пока она не сосчитала до ста, это Катинка отлично помнила. «На этот раз, – решила она, – я его доведу до конца на счет „пятьдесят“». И она, покачивая бедрами, постаралась побить собственный рекорд.
Мансеер открыл дверь камеры Алтуды и проревел:
– Выходи, ты, грязный пес! Приказ губернатора – будешь работать на стене.
Алтуда вышел за железную дверь, и Мансеер бешено уставился на него:
– Похоже, тебе не придется сплясать кадриль на виселице с Неторопливым Яном, а очень жаль. Но не каркай от радости слишком громко, ты отлично повеселишься и на стене замка. Бернард и его псы об этом позаботятся. Ты и зиму не переживешь, я поставлю на это сотню гульденов!
Хэл, возглавлявший процессию осужденных из нижних камер, остановился на каменной ступени ниже Алтуды. Долгое мгновение они пристально всматривались друг в друга. И оба, похоже, остались довольны тем, что увидели.
– Если бы мне предоставили выбор, то, думаю, покрой кливера
[9] твоей сестренки мне понравился бы больше, чем твой. – Хэл улыбнулся.
Алтуда оказался ниже ростом, вопреки впечатлению, возникавшему при звуках его голоса; на его внешности отчетливо отразились следы долгого заключения: кожа на лице пожелтела, грязные волосы спутались. Но тело, видневшееся сквозь дыры в рваной одежде, было подтянутым, сильным. Алтуда смотрел открыто и прямо. И хотя глаза у него были миндалевидными, а волосы – прямыми и черными, английская кровь прекрасно смешалась с кровью народа его матери. Алтуда выглядел гордым и непреклонным.
– Из какой люльки ты вывалился? – с усмешкой спросил он Хэла. Видно было, что он вне себя от радости, вырвавшись из тени виселицы. – Я разговаривал с мужчиной, а увидел мальчика.
– Эй, шагай побыстрее, грязный убийца! – заорал Бернард, когда тюремщик передал пленников под его опеку. – Может, ты ненадолго и ускользнул от петли, но я приготовил для тебя маленькие радости. Ты перерезал глотки моим товарищам там, в горах!
Весь гарнизон, без сомнения, страшно огорчился помилованию Алтуды.
Потом Бернард налетел на Хэла:
– Что до тебя, вонючий пират, так ты уж слишком распускаешь язык! Одно твое слово сегодня – и я тебя сброшу со стены и скормлю собакам то, что останется!
Бернард разделил их: Хэла он снова отправил наверх, на леса, а Алтуде пришлось работать с группой осужденных во дворе, разгружать каменные блоки с телег, когда волы доставляли их из каменоломни.
Однако в тот вечер Алтуду загнали в общую камеру. Дэниел и остальные столпились вокруг него в темноте, чтобы послушать его историю во всех подробностях и засыпать его вопросами, которые не могли задать громко, крича через пролет лестницы.
Алтуда представлял собой нечто новое в их однообразном, тоскливом существовании. И лишь тогда, когда из кухни принесли котел с рагу и мужчины поспешили приняться за скромный ужин, Хэл получил возможность поговорить с Алтудой наедине.
– Если ты сбежал однажды, Алтуда, то должен быть шанс сделать это снова.
– Тогда я находился в лучшем положении. И у меня была рыбацкая лодка. Мой хозяин мне доверял, и я свободно ходил по колонии. А как нам сбежать, если нас окружают стены? Боюсь, такое невозможно.
– Ты произнес слова «боюсь» и «невозможно». Это язык, которого я не понимаю. Я думал, что, наверное, встретил мужчину, а не заячью душу.
– Эй, друг мой, прибереги резкие словечки для врагов! – Алтуда ответил Хэлу жестким взглядом. – Вместо того чтобы рассказывать мне, какой ты герой, скажи, как ты получаешь весточки снаружи.
Суровое выражение слетело с лица Хэла, и он усмехнулся. Ему нравился сильный дух этого человека и то, что он умел отвечать бортовым залпом на бортовой залп. Он придвинулся ближе и объяснил Алтуде, как это делается. А потом протянул ему последнюю полученную им записку. Алтуда поднес ее к решетке двери и внимательно рассмотрел в слабом свете факела, что сочился снизу, с площадки лестницы.
– Да, – сказал он наконец. – Это почерк моей сестры. Я не знаю никого другого, кто так аккуратно писал бы буквы.
В тот вечер они вместе сочинили послание к Эболи, сообщая ему и Сакиине, что Алтуда освобожден из Берлоги Скеллума.
Похоже, Сакиина уже знала об этом, потому что на следующий день она сопровождала свою мистрис, когда та приехала в замок. Девушка сидела рядом с Эболи на кучерской скамейке. У лестницы она помогла хозяйке выйти из кареты. Странно, но Хэл к этому времени уже настолько привык к визитам Катинки, что не испытывал более ни гнева, ни горечи, когда смотрел со стены на ее ангельское личико. Она вообще почти не привлекла его внимания, вместо этого он наблюдал за девушкой-рабыней. Сакиина стояла у подножия лестницы и бросала быстрые, птичьи взгляды во все стороны, ища лицо брата среди множества осужденных.
Алтуда работал во дворе, отесывая грубые каменные блоки, перед тем как их на специальном подъемнике втаскивали на незаконченные стены. Его лицо и волосы побелели от каменной пыли, а руки кровоточили от жестких инструментов и грубого камня. Наконец Сакиина увидела его, и брат с сестрой на мгновение замерли, восторженно глядя друг на друга.
Сияющее лицо Сакиины было самым прекрасным из всего, что вообще видел Хэл в своей жизни. Но краткий миг миновал, и Сакиина поспешила вверх по лестнице вслед за своей мистрис.
Через небольшое время они снова появились на лестнице, но теперь с ними был губернатор ван де Вельде. Он держал жену под руку, а Сакиина скромно шла за ними. И похоже было на то, что рабыня теперь искала взглядом кого-то еще, не своего брата. Когда она забралась на кучерское сиденье кареты, она что-то тихонько сказала Эболи. В ответ Эболи лишь повел глазами, девушка проследила за его взглядом и посмотрела вверх, на строительные леса, где Хэл как раз закреплял канат.
Хэл почувствовал, как ускорился его пульс, когда он сообразил, что именно его искала Сакиина. Они серьезно посмотрели друг на друга, и им показалось, что они находятся совсем рядом, потому что потом Хэл мог припомнить каждую черточку ее лица и изящный изгиб шеи. Наконец девушка улыбнулась, коротко и нежно, и опустила глаза. В ту ночь Хэл лежал в своей камере на сырой соломе и снова и снова переживал это мгновение.
Может быть, завтра она снова приедет, думал он, когда сон уже накатывал на него черной волной. Но она не появлялась еще много недель.
