Выражение лица Неторопливого Яна не изменилось, когда он негромко заговорил:
– Я работал аккуратно, чтобы не испортить объект и не привести его в полную негодность. Но я подошел к пределу. Он уже не слышит моего голоса, он не чувствует новых убеждений.
– Так вы потерпели неудачу? – Голос губернатора задрожал от ярости.
– Нет, пока что нет. Он сильный. Я и подумать не мог, что он так силен. Но есть еще дыба. Не думаю, что он сумеет выдержать дыбу. Ни одному человеку ее не выдержать.
– Так вы до сих пор ее не использовали? – резко спросил ван де Вельде. – И почему же?
– Для меня это последнее средство. Когда человек попадает на дыбу, ничего уже не остается. Это конец.
– Подействует ли она на этого пленника? – пожелал узнать ван де Вельде. – Что, если он все равно будет сопротивляться?
– Тогда останутся лишь эшафот и петля, – ответил Неторопливый Ян.
Ван де Вельде медленно повернулся к доктору Саару:
– Каково ваше мнение, доктор?
– Ваше превосходительство, если вам необходима казнь, то ее придется назначить как можно скорее, после того как этот человек попадет на дыбу.
– Насколько быстро? – резко спросил ван де Вельде.
– Сегодня же. До заката. После дыбы ночь ему не пережить.
Ван де Вельде снова посмотрел на Неторопливого Яна.
– Вы меня разочаровали. Я недоволен.
Неторопливый Ян как будто и не услышал попрека. И не моргнул, пристально глядя на ван де Вельде.
Губернатор продолжил:
– Что ж, мы должны сделать все как можно лучше, чтобы наконец покончить с этой достойной сожаления историей. Я назначу казнь на три часа дня, сегодня. А вы пока что возвращайтесь к себе и растяните пирата на дыбе.
– Я понял, ваше превосходительство, – ответил Неторопливый Ян.
– Вы один раз уже подвели меня. Не допустите такого снова. Он должен быть живым, когда очутится на эшафоте.
Ван де Вельде посмотрел на клерка:
– Хоп, отправьте в город посыльных. Я объявляю остаток сегодняшнего дня выходным по всей колонии, кроме, конечно, рабочих на стенах. Фрэнсис Кортни будет казнен в три часа дня. И каждый бюргер колонии обязан присутствовать. Я желаю, чтобы все видели, как мы обходимся с пиратами. О, кстати, позаботьтесь, чтобы и госпоже ван де Вельде сообщили. Она ужасно рассердится, если пропустит такую забаву.
В два часа дня сэра Фрэнсиса вынесли на носилках из подвала под арсеналом. Никто не потрудился прикрыть его обнаженное тело. И даже с высоты южной стены замка Хэл мог видеть, что тело его отца неимоверно исказилось после дыбы. Все до единого суставы рук и ног были смещены, распухли и почернели.
Во двор вывели откомандированный для казни наряд в зеленых мундирах. Солдат возглавлял офицер с обнаженной саблей. Они выстроились вокруг носилок. Двадцать человек маршировали впереди, двадцать шагали сзади с мушкетами наготове. Ритм шага отбивал барабан. Процессия проползла сквозь ворота замка, направляясь к парадному плацу.
Дэниел обнял Хэла за плечи, и юноша не сделал попытки отстраниться от друга. Он молча наблюдал за происходящим, побелев и дрожа на ледяном ветру. Те матросы, у которых имелись какие-то шапки, сняли их, мрачно провожая взглядами страшную процессию внизу.
– Благослови тебя Господь, капитан! – крикнул Нед Тайлер. – Ты был лучшим из тех, кто когда-либо ходил под парусами!
Другие хрипло зашумели, поддерживая его. Один из огромных черных псов Хьюго Бернарда горестно завыл, и это был странный, душераздирающий звук.
На плацу вокруг эшафота в напряжении и молчании ожидала толпа. Казалось, все до единой живые души колонии откликнулись на призыв губернатора. Над их головами на высокой платформе стоял в кожаном фартуке Неторопливый Ян. Лицо его скрывала маска, положенная по должности, – маска смерти. Сквозь прорези в черной ткани виднелись лишь глаза и губы.
Под мерный стук барабана процессия медленно, размеренно приближалась к эшафоту. Неторопливый Ян стоял спокойно, скрестив руки на груди. Но даже он повернул голову, когда на дороге через сады появилась карета губернатора и выехала на плац. Неторопливый Ян поклонился губернатору и его супруге, когда Эболи подвел шестерку серых лошадей к основанию эшафота и остановил экипаж.
Желтые глаза Неторопливого Яна сквозь прорези в черной маске посмотрели в глаза Катинки. Палач снова поклонился, на этот раз именно ей. Она без слов поняла, что палач посвящает свою жертву ей, богине Кали.
– Незачем ему так важничать. Пока что этот болван не слишком справился со своей работой, – недовольно проворчал ван де Вельде. – Он убил этого пирата, так и не вырвав у него ни слова. Не знаю, что скажут твой отец и другие члены Совета Семнадцати, когда узнают, что груз потерян. Конечно обвинят меня. Они всегда так поступают.
– Но, как и всегда, у тебя есть я, чтобы тебя защитить, дорогой супруг, – ответила Катинка и встала в карете, чтобы лучше видеть.
Эскорт остановился у эшафота, носилки с неподвижной фигурой подняли и поставили у ног Неторопливого Яна. В толпе зрителей раздался тихий гул, когда палач опустился на колени и принялся за свою грязную работу.
Чуть позже, когда толпа подалась вперед и жадно заворчала от возбуждения, ужаса и непристойного веселья, серые лошади вдруг занервничали и затоптались, испуганные и шумом, и запахом свежей человеческой крови. Эболи с невозмутимым видом мягко натянул поводья, сдерживая животных. А потом медленно отвернулся от чудовищного спектакля и осторожно посмотрел вверх, на незаконченную стену замка.
Он узнал фигуру Хэла, стоявшего среди других осужденных. Хэл уже почти догнал в росте Большого Дэниела, и его тело выглядело мужским, полностью созревшим. Но сердце его оставалось мальчишеским. Он не мог смотреть на происходящее. Ни один мужчина или мальчик не должен видеть, как умирает его отец. Большое сердце Эболи готово было разорваться в широкой, как бочка, груди, но его лицо оставалось неподвижным под рубцами татуировок.
Эболи снова посмотрел на эшафот лишь тогда, когда тело сэра Фрэнсиса медленно поднялось, а толпа взревела. Неторопливый Ян тянул за веревку аккуратно, за шею поднимая тело приговоренного с носилок. Это требовало особого искусства, палач не хотел слишком рано сломать несчастному шейные позвонки и тем самым покончить с казнью. Для него было вопросом чести и особой гордости, чтобы последняя искра жизни не вылетела слишком быстро – до того как приговоренный окажется висящим на перекладине.
Эболи решительно отвел взгляд от эшафота и снова посмотрел на несчастную, трагическую фигуру Хэла Кортни на стене замка. «Мы не должны оплакивать его, Гандвана. Он был настоящим мужчиной, он прожил настоящую жизнь. Он побывал во всех океанах, сражался так, как и должен сражаться настоящий воин. Он понимал звезды и человеческие судьбы. Он никого не называл господином, не отступал ни перед каким врагом. Нет, Гандвана, мы не должны его оплакивать, ты и я. Он никогда не умрет, если будет жить в наших сердцах».
