Раскрасневшийся капитан стащил через голову рубаху и остался в одной майке. По толстым волосатым рукам его плыли русалки и пароходы. Ссутулившийся механик, который, наоборот, не снял даже фуражки с крабом, все повторял: «Лендлиз… Лендлиз». Моряки вспоминали, как во время войны они возили через океан американскую помощь, как боялись японских подводных лодок, как в городе Сан-Франциско, в специальном магазине для русских, они покупали широкие штаны, которые сами американцы тогда уже не носили, и туфли на шпильках. Они до сих пор удивлялись тому, что на всех четырех этажах магазина не было ни одного продавца, а товары лежали навалом – подходи и бери.
Радист, какой-то все время разламывающийся на части и выпрыгивающий из себя человечек, хотя по молодости американских грузов не возил и штанов в Сан-Франциско не покупал, хотел, чтобы его слушали больше всех.
– А вот я!.. – выкрикивал он то и дело. – А вот у меня!.. А вот у моего брательника!..
Дядя Коля уловил наконец момент, когда можно говорить совсем откровенно, и спросил по-простецки:
– Ну, ладно, мужики… Вот вы опытные морские волки. Как же вы нас на выходе из бухты искупали? Знали, небось, что начнет поливать? Чего же не прогнали людей с палубы?
– Да ведь разве вас прогонишь? – сказал капитан. – Народ – он баран. Мы еще специально бортом к волнам развернулись.
– Завсегда так делаем, – признался механик.
Тут капитан сообразил, наверное, что сказанул лишнее, и недовольно одернул механика:
– Чего болтаешь, Власыч!
А радист, который задремал было, вдруг проснулся и сказал:
– Да… Почему такое?.. Почему мы другим ничего не рассказываем, а вам – все? Вы какие есть люди?.. Вас утопить надо!
К счастью, капитан с ним не согласился. Капитан зевнул и сказал, что пора спать.
И мы живыми ушли в отведенный нам маленький носовой кубрик.
Опьяневший же радист еще долго шарашился по палубе, стукался о переборки и кричал, что мы наверняка шпионы. Или, того хуже, – корреспонденты. И тогда нас обязательно надо побросать за борт.
…Утопить нас не утопили, но утром подняли чуть свет. Морякам надо было готовиться в обратный рейс.
– Давай, давай, ребята! Не телись! – поторапливал нас радист.
Вдоль берега стояли уютные домики – двухэтажные, с верандами, украшенные цветным кирпичом. «Колониальный стиль», – сказал папа. На сопках, окружавших Славянку, росли непривычные деревья, с высоко поднятой и отброшенной на одну сторону кроной. Из-за края дымящегося туманом моря выползало огромное солнце. На витринах закрытых еще киосков лежали диковинные консервы «Банановый джем» и «Славянский ерш».
Подошел маленький автобус, и мы отправились в Посьет.
Утро становилось все теплее и солнечнее, сопки, окружавшие дорогу, были очень красивы. От всего этого, да еще от предвкушения будущих удовольствий, у нас возникло прекрасное настроение. Дело в том, что мы ехали в Посьет не наобум лазаря, а к хорошим друзьям Паганеля, работающим там на биостанции. И Паганель, кроме теплого моря, которое он гарантировал в любом случае, твердо обещал нам лодки, акваланги, пищевое довольствие, а возможно, и отдельный домик.
– В крайнем случае поставим палатки, – говорил он, – но только в крайнем. Думаю, они нам не понадобятся.
За такую щедрость все прониклись к нему большим уважением, а дядя Коля даже один раз назвал его в разговоре «командором».
В Посьете, однако, про биостанцию ничего не знали. Какой-то сжалившийся строительный начальник целый обеденный перерыв возил нас на своем газике по крутым улочкам поселка, сам стучался в двери разных учреждений, спрашивал – но бесполезно.
Наконец мы приехали на берег моря, и здесь водитель угрюмо сообщил начальнику, что бензин кончился.
Потом он посвистел маленько и сказал:
– А станцию эту я знаю. Она не здесь, она под Славянкой работает.
– Ты что же молчал, Петрович? – обиделся начальник.
– А-а, вам хоть говори, хоть не говори…
– Тьфу на тебя, малахольного! – в сердцах плюнул начальник.
– Ну, что? – спросил папа, когда мы вылезли из газика. – Назад в Славянку?
– Никуда я дальше не поеду, – сказал дядя Коля. – Хватит! – И он сбросил на землю рюкзак, отчего глазевшая на нас собака испуганно шарахнулась в сторону.
– Да и куда ехать-то? Вы посмотрите вперед.
Мы посмотрели.
Прямо перед нами коротким сапожком уходил в море красивый, как на цветной открытке, полуостров. «Голенище» этого «сапога» занимали длинные строения рыбоучастка, возле ворот которого мы стояли; у «каблука» лепилось несколько домиков, а «носок» – зеленый и тупой – врезался в море, и у окончания его кипели белые волны.
– Да-а, – вздохнул Паганель. – Швейцария!
– Ну, Швейцария не Швейцария, – хмыкнул папа, не раз бывавший в Швейцарии.
– Нет, не Швейцария, – сказал дядя Коля. – Это настоящий Капри!
– Ну, Капри не Капри, – пожал плечами папа, которому доводилось бывать и на Капри.
– Во всяком случае, – заметил дядя Коля, – если существует рай на земле, то он должен выглядеть именно так. Или примерно так. Вступим же во врата рая, – он показал на калитку рыбоучастка, – пока в них не возник архангел с берданкой.
5. Дяди-Колин рюкзак. Среди картошки. Первые дары моря
Лучший укладчик рюкзаков среди нас дядя Коля. Он говорит, что это у него врожденный талант. Потому что опытом дядя Коля похвастаться не может. Ни туризмом, ни альпинизмом он не увлекался, в походы не ходил, у костров не ночевал и палатки в бурю не ставил. Просто дядя Коля однажды видел, как укладывал рюкзак какой-то знаменитый турист, мастер спорта, и этого ему оказалось достаточно.
А мастер так утрамбовал свой рюкзак, что между вещами невозможно было просунуть палец.
И действительно, рюкзак у дяди Коли уложен научно. Во-первых, все твердое и остроугольное помещается внутри, а все мягкое – по краям. Поэтому дяди-Колин рюкзак не трет спину, не давит, его можно швырять, пинать ногами, ставить сверху контейнеры без боязни раздавить что-нибудь.
По виду рюкзак у дяди Коли самый маленький, но по весу ему нет равных. Когда дядя Коля роняет его на землю, земля явственно вздрагивает. Прежде чем надеть рюкзак, дядя Коля напружинивает мышцы, делает несколько вдохов и выдохов, наклоняется – и рывком, как русский богатырь Василий Алексеев свою штангу, кидает рюкзак через плечо. Рюкзак издает короткий снарядный вой и шлепается на худую дяди-Колину спину. «Ап!» – выкрикивает дядя Коля, сгибаясь в коленях.
Находиться в этот момент рядом с ним небезопасно – можно получить контузию.
Вообще дяди-Колин метод укладки можно было признать идеальным, если бы рюкзак время от времени не приходилось распаковывать. Первый раз это пришлось делать в Посьете, когда мы устраивали лагерь. Дядя Коля распустил на рюкзаке все веревочки и какое-то время стоял над ним в глубокой задумчивости. Затем попытался просунуть внутрь палец. Палец не просунулся. Тогда дядя Коля ухватился за что-то там двумя руками, раскрутил рюкзак, как молот, и кинул – рассчитывая, наверное, что рюкзак полетит, а то, за что он ухватился, останется у него в руках. Но то, за что он держался, не выдернулось – и вцепившийся мертвой хваткой дядя Коля исчез вместе с рюкзаком в окружавшем площадку кустарнике.
