Я очень просил Паганеля не настаивать на последнем пункте. И, как мне кажется, привел вполне убедительные доводы: повесть написана от лица Оли, она в тот момент находилась в самолете, просьбы Паганеля не слышала, тем более не могла видеть, как я извинялся. И слава богу. Ни к чему это девочке.
Однако Паганель упорно стоял на своем, и я вынужден рассказать историю про извинение, хотя предпочел бы не вспоминать о ней вовсе.
…Когда я вернулся с похищенным Паганелем тюком в аэровокзал, хозяин его все еще спал в кресле. Это был крупный молодой мужчина, белокурый, одетый в роскошный импортный плащ и грубый водолазный свитер.
Меня вдруг охватила нерешительность. Как же возвратить ему тюк? Тихонько подойти и положить рядом? А если он в этот момент проснется и примет благодетеля за вора? Вон какой мустанг – попробуй такому докажи потом… Небрежно толкнуть его: эй, мол, дядя! Спишь? А вещички-то тю-тю!.. Еще перепугается человек спросонья. Да и Паганеля в каком я свете выставлю? Ведь он все же нечаянно…
Так ничего и не придумав, я осторожно тронул спящего за плечо и сказал:
– Товарищ… вы, кажется, придремали.
– Хоох! – длинно зевнул он. – Ничего себе – придремал. Скажи лучше – придавил основательно. А что?
– Видите ли… пока вы спали, один гражданин чуть было не унес ваш тючок…
– Иди ты? – сказал он без тени тревоги.
– Но, к счастью, ему это не удалось… – продолжал я карабкаться к трудному объяснению.
– Поймали гада? – спросил мужчина, вскинув на меня веселые светлые глаза. – Погоди… ты, что ли, поймал?.. И долго гнался?
– Метров сто, – улыбнулся я, заражаясь его весельем.
Мужчина разом поднялся, взметнув за голову кулаки, потянулся со стоном.
– Кореш, – сказал он. – Если я правильно понял твой шелест, ты хочешь сказать, что дело пахнет полбанкой?
– Да что вы… какие полбанки, – смутился я.
– Правильно, кореш. – Он одобрительно хлопнул меня по плечу. – Скромность украшает бича. Полбанки я тебе, конечно, не поставлю, но сто грамм ты заработал… Да тебе больше и не поднять.
– Подождите, товарищ… – начал я.
– Ждать мне, кореш, некогда, – строго перебил он. – Вот объявят посадку – и получится, что зря ты своими баками рисковал. Давай топай без разговоров.
«Ладно, пусть ставит, – подумал я. – Сядем за столик, объяснимся… Заодно и позавтракаю».
– Вот только не пойму, – сказал мужчина в ресторане, – с чего этот алкаш за мой тючок ухватился? Столько чемоданов кругом.
– Он не алкаш. Это товарищ мой.
Мужчина даже привстал со стула.
– Так это корешок твой?! – закричал он. – Хха-ха-ха-ха!.. Ну, остряки! Вот это работают!.. Слушай, за такое дело по двести надо. Двести осилишь?..
– Ну ладно, – сказал он, когда нам принесли заказ. – А он-то что с этого имеет? С тобой ясно: кореш тянет – ты его ловишь – я тебе за это ставлю. А он что имеет? Или вы по очереди?
– Да поймите же вы, товарищ!.. – взмолился я.
Но он ничего не хотел понимать. Этот симпатичный камчатский рыбак Витя (потом мы познакомились) насмотрелся за свой век на разных бичей, в том числе и выкающих, интеллигентных. Его даже трубка моя не насторожила.
Перелом в нашем диалоге наступил лишь после того, как я, отчаявшись, повторил заказ. Тут у Вити изумленно полезли на лоб брови.
В конце концов мы во всем разобрались.
Витя оказался хорошим парнем.
И я оказался хорошим парнем.
Мы с ним славно посидели. И даже подружились. Так что, когда была объявлена посадка на мой рейс, Витя захотел проводить меня.
Уже за турникетом мы обнаружили, что уносим два рюкзака – мой и посторонний. Вернее, не сами обнаружили, а догнавшие нас хозяева второго рюкзака.
Витя, однако, запринципиальничал.
– А ты докажи! – сказал он. – Ты не лапай, ты докажи!
Чем это кончилось, я так и не знаю. Помню, что, когда поднимался по трапу, Витя возле турникета все еще препирался с двумя флотскими офицерами и одним старшиной милиции.
Теперь можно подвести итог. Повесть эта принесла мне больше огорчений, чем радости. Я вроде никого не хотел обидеть, но Олин папа, например, почему-то перестал поддерживать со мной знакомство. Сама Оля прореагировала на нее, как видно из этого послесловия, довольно холодно. От группы ленинградских туристов я получил возмущенное послание, в котором они требуют реабилитации представителей их славного племени. «А вот мы, например, веселые», – заявляют они и в доказательство прилагают пленку с песней «Тренируйся, бабка, тренируйся, Любка…», записанной будто бы у костра на Карельском перешейке.
Единственное утешение – письмо одного мальчика, Алеши Абольянина. Он сообщает, что повесть ему очень понравилась, и просит скорее написать продолжение. И хотя этот мальчик – сын моего старого знакомого и писал, наверное, под диктовку папы, все равно приятно.
Что же тебе ответить, Алеша? Куртку я пока не выбросил. Правда, она порыжела, бока у нее вытерлись, но в ней еще свободно можно съездить куда-нибудь на Землю Франца-Иосифа.
Наследство
В последнее время Артамонов стал бояться междугородных телефонных звонков. Не вечерних – вечером, из-за четырехчасовой разницы во времени, обычно звонила Москва, редакция какая-нибудь – газеты или журнала. К этому он привык. Боялся дневных, особенно утренних. Мать, которая жила в соседнем городе (десять часов ночным поездом), была очень плоха, да и возраст уже – восьмой десяток, и Артамонов, тринадцать лет назад схоронивший отца, знал: рано или поздно подкараулит его печальная неизбежность. В последний год особенно нервничал, гипнотизировала эта цифра – тринадцать.
И роковой звонок раздался. В очень неподходящее время. Было девятое ноября, праздничный еще день. Артамонов накануне лег поздно, перечитывал накопившуюся почту – вечно на эти праздники надеешься: вот уж разгребу гору. Проснулся он поэтому в половине одиннадцатого – и опять к столу. Только вставил в машинку чистый лист, отстучал первую строчку, как вдруг – трррр!
И сразу же рыдающий голос сестры:
– Тимоша!.. Мама!..
– Когда? – спросил Артамонов.
– Ой, ничего не знаю. Только что Константин позвонил – она ведь к нему уехала на праздники, в деревню. Ох, говорила я ей…
– Ладно, – сказал Артамонов. – Выезжаю.
Из кухни уже бежала жена. Глаза у нее были круглые, встревоженные – она за него испугалась. И тоже: «Тимошенька…»
– Ну-ну-ну-ну, – придержал ее Артамонов. – Спокойно… Надо ехать. Я еду.
– И я с тобой! – категорически сказала жена.
– А Полинку куда? – спросил Артамонов.
